напрасны, она обреченно ссутулилась. Николай улыбнулся, забавляясь ее стараниями. Эмма встала, отряхнула юбки и выпрямилась, расправляя плечи. Она стояла в профиль к нему, и Николай залюбовался элегантностью ее стройного силуэта, округлостью груди… Она обошла несколько раз вокруг скамьи, отломила веточку жимолости от живой изгороди.
Мужской голос прозвучал резко, перекрывая мирные шорохи сада:
– Дорогая!
Эмма обернулась, уронила веточку. Ослепительная улыбка озарила ее лицо.
– Ты опоздал, – укоризненно пролепетала она, бросаясь в объятия мужчины. Она стала покрывать поцелуями его лицо.
– Я должен был ухитриться ускользнуть, не вызывая подозрений. – Молодой человек рассмеялся, пытаясь оправдаться. – Ты же знаешь, ничто на свете не остановит меня, когда я стремлюсь к тебе.
– Каждый раз, когда я вижу тебя в другом конце комнаты, мне хочется бегом устремиться к тебе.
– Скоро мы будем вместе.
– Но когда? – нетерпеливо спросила она.
– Очень скоро. А теперь постой спокойно, чтобы я мог тебя поцеловать.
Он обхватил руками кудрявую голову Эммы и прильнул к ее губам.
Напряженно сощурившись, Николай наблюдал за влюбленными. Мужчина стоял к нему спиной. Терпеливо, как охотник, Николай пошел вдоль живой изгороди. Слегка раздвинув ветки, он всматривался в слившуюся воедино парочку.
Мужчина чуть отпрянул, и свет упал на его лицо. Это был лорд Адам Милбэнк.
Николай облегченно выдохнул.
– Лучше быть не может, – прошептал он совершенно искренне.
Теперь он понял, почему Эмме так хотелось сохранить тайну: Милбэнк был обедневшим виконтом, охотником за приданым. Отец Эммы никогда не позволил бы единственной дочери выйти замуж за нищего пройдоху вроде Милбэнка. Несомненно, Стоукхерст запретил им видеться. Николай повернулся и направился обратно в бальную залу, только что не мурлыча от удовольствия. Он был удовлетворен ситуацией: ничто не помешает ему завладеть Эммой.
Эмма обвила руками шею Адама Милбэнка. Она упоенно вдыхала знакомый запах, сжимала в ладонях ткань сюртука, наслаждалась его близостью. Высокий двадцатичетырехлетний красавец, он был по-мальчишески обаятелен.
– С каждым днем я люблю тебя все больше и больше, – сказала она, устремив взор в его бархатно-карие глаза. – Я думаю о тебе, не переставая.
Адам нежно погладил ее по щеке:
– Ты околдовала меня, Эмма Стоукхерст.
Он прильнул к ее рту долгим поцелуем. Губы у него были теплыми, горячие ладони скользили по ее узкой спине. Когда наконец он поднял голову, оба не сразу отдышались.
– Нам надо поскорее вернуться в залу, – сказал он. – Разумеется, поврозь. Нельзя, чтобы нас заподозрили. И не хмурь брови, ты же знаешь, что это необходимо.
– Кажется, мы целую вечность только так и делаем. Десять минут здесь, десять минут там… Этого так мало. Теперь, когда мы оба поняли свои чувства, нам надо вместе предстать перед отцом. И если он не даст своего благословения, не согласится на наш брак, мы убежим и поженимся!
– Тише, дорогая, – успокаивал ее Адам. Лицо его омрачилось внезапной тревогой. – Не хочу слышать из твоих уст слово «побег». Я знаю, как важна для тебя твоя семья, и не стану причиной разлада между тобой и твоим отцом.
– Но папа никогда не согласится…
– Со временем он поймет и смирится. – Адам нежно поцеловал ее в нахмуренный лоб. – Я могу быть очень терпеливым, Эм.
– А я не могу! – Она досадливо засмеялась. – Возможно, терпение относится к твоим достоинствам, но никак не к моим.
– Попробуй поговорить со своей мачехой, – предложил Адам. – Если ты заручишься ее поддержкой, она сумеет смягчить сердце твоего отца.
– Возможно, – задумчиво откликнулась Эмма. Ее мачеха Тася всегда была ей вроде старшей сестры, сочувствуя всем ее проблемам. – Полагаю, если кто и сможет изменить решение отца, так только Тася. Но если у нее не получится…
– Должно получиться, Эм. Ты же понимаешь, как важно нам добиться его согласия. Без него мы никогда не сможем пожениться.
Она удивленно отпрянула:
– Никогда? Но почему?
– Нам не на что будет жить.
– Но деньги не так важны, как возможность быть вместе.
– Очень достойные чувства, любимая, но ты выросла в окружении лучшего, что может дать жизнь. Ты представления не имеешь, как обходиться без этого. Не забудь также, что без денег ты не сможешь сохранить свой зверинец, и тебе придется продать животных в зоопарки и частным лицам.
– Нет! – в ужасе воскликнула Эмма, содрогнувшись от одной этой мысли. – С ними станут плохо обращаться. Я не могу этого допустить! – Уже много лет она содержала в фамильном поместье зверинец, куда собирала брошенных и раненых животных. Она приютила там лошадей, медведей, волков, собак, обезьян и даже азиатского тигра. – Они зависят от меня… Лишь немногие из них смогут выжить без особой заботы.
– Значит, ты понимаешь, почему нам необходимо согласие твоей семьи?
– Да, – неохотно кивнула Эмма.
Она мечтала, что сумеет вызвать Адама на открытое противостояние ее отцу. Если бы только Адам решительно встал перед ним и потребовал согласия на брак с ней! Но этого не произойдет никогда. Бедный Адам ненавидел споры и, кроме того, как и все, робел перед лордом Стоукхерстом.
Это было понятно. Ее отец легко мог запугать кого угодно. В его глазах никто не был достоин его дочери. Несколько месяцев назад он напрочь отверг Адама, запретив ему ухаживать за Эммой. Адам был слишком напуган, чтобы спорить. Он признал поражение и удалился, так что теперь ситуация была просто немыслимой.
Эмма вздернула подбородок.
– Я поговорю с мачехой, – пообещала она. – Я как-нибудь заставлю ее понять, что мы с тобой – одно целое. Тогда она убедит папу разрешить наш брак.
– Вот и чудесно, умница ты моя. – Адам улыбнулся и поцеловал Эмму. – Возвращайся на бал первой, Эм. А я выжду здесь несколько минут.
Она поколебалась и нерешительно спросила:
– Адам, ты меня любишь?
Он притянул ее к себе, прижал к груди так, что она чуть не задохнулась.
– Я тебя обожаю. Ты для меня самая драгоценная на свете. Не бойся, нас ничто не разлучит.
Свою мачеху Эмма нашла около круглой бальной залы, в примыкающем к ней роскошном гроте, украшенном золоченой резьбой и зеркалами. Тася выглядела как юная девушка, а вовсе не почтенная двадцатипятилетняя матрона. В ее внешности, в манере держаться был тот же налет загадочности, который делал ее двоюродного брата Ангеловского таким пленительным. Оба были чистокровными русскими, которых обстоятельства вынудили обрести дом в Англии.
Эмма направилась к мачехе и отозвала ее в сторонку.
– Belle-mere < Мачеха (фр.).>, – настойчиво сказала она, – мне надо с тобой поговорить по очень важному поводу.
Тася смотрела на нее без удивления. Мало что укрывалось от ее зоркого ока, временами казалось,
