Большинство из этих растений Крюгер знал не хуже Дара — он в изобилии видел их во время своего путешествия по югу; и он на ходу выискивал среди них те, чьи листья и стебли, как он уже твердо усвоил, были съедобны. У него не было ни малейшего желания пробовать какие-нибудь другие. Когда Дар увидел растение, которое он знал, и предложил своему спутнику, тот покачал головой и сказал:
— Не пойдет. Все, что я ел на этой планете, мне пришлось пробовать впервые, не ведая, буду ли я сыт или же умру. После пяти проб у меня дважды болел живот, и я рад, что так дешево отделался. Я лучше подожду, пока не найду что-нибудь знакомое.
Дар не понял из этой тирады ничего, кроме отказа; отказ же он запомнил как еще одну загадку, требующую объяснения. В качестве рабочей гипотезы он принял, что Нильс знает растение, но оно ему не нравится. Такое предположение по крайней мере укладывалось в теорию о том, что Крюгер является обитателем лавового поля.
К тому времени, когда голубое солнце обошло небо и повисло на западе, деревья сделались уже достаточно густыми, чтобы укрывать путников в своей тени, а подлесок пошел такой частый, что серьезно мешал продвижению. Ни у кого из путников не было режущих инструментов, если не считать небольшого ножа в чехле, сохранившегося от комплекта оборудования из скафандра Крюгера, однако ножиком этим нельзя было прорубить путь через заросли.
В результате продвигались они теперь крайне медленно. Нетерпение, которое испытывал Дар, внешне ничем не проявлялось, по крайней мере так казалось Крюгеру, почти не разбиравшемуся в выражении липа аборигена.
Уроки языка продолжались, причем весьма успешно благодаря изобилию и разнообразию объектов, попадавшихся им по дороге. Крюгер чувствовал, что теперь они могли бы обмениваться мыслями совершенно свободно, и не понимал, почему этого не происходит. Оба знали уже множество существительных и порядочное количество глаголов. Постоянно увеличивался и запас прилагательных, поскольку предметов для сравнения было под рукой сколько угодно. Когда то и дело попадаются деревья разных размеров, нетрудно усвоить понятия «большой» и «маленький»; другое дело, когда надо сравнивать большую скалу и маленький кактус — неизвестно, идет ли речь о размере, о цвете или о форме или же вообще о чем-то совершенно не имеющем отношения ни к тому, ни к другому, ни к третьему.
И тем не менее что-то было неладно. Крюгер постепенно начал подозревать, что в языке его спутника имеются только неправильные глаголы, а склонений в нем столько же, сколько самих существительных. Со своей стороны Дар почти не сомневался, что язык Крюгера в большей, чем это пристало разумному языку, степени изобилует омонимами; звукосочетание «дерево», например, определяет и растение с длинными перистыми пурпурными листьями, и другое растение — с более коротким стволом и почти круглыми листьями, и совсем другое, различные образцы которого отличаются друг от друга размерами.
Конечно, они не могли сосредоточиться только на лингвистических проблемах. Джунгли кишели жизнью, и не все животные были безобидны. Обоняние Дара предупреждало их о близости некоторых плотоядных, но далеко не о всех; несколько раз ему приходилось хвататься за арбалет, а Крюгер стоял рядом, сжимая рукоятку ножа и надеясь на лучшее. Иногда животных, видимо, отпугивал незнакомый запах человека. Крюгеру приходило в голову, что та же причина может помешать зверю сожрать его, но он не горел желанием проверить это предположение на практике.
В первые сто часов путешествия по джунглям Дар подстрелил какое-то небольшое животное и, расчленив его ножом Крюгера, принялся есть с большим удовольствием. Крюгер взял кусок сырого мяса не без колебаний, но все же решил попытать счастья. Это было, разумеется, против всяких правил, но ведь если бы он следовал этим правилам — брать анализ любой пищи, прежде чем принимать ее, — он бы умер от голода еще несколько месяцев назад. На сей раз мясо оказалось вполне съедобным, хотя и не особенно вкусным, и по прошествии восьми-десяти часов Нильс решил, что может добавить еще одно блюдо к своему весьма куцему списку разрешенной еды.
Едва они вступили в джунгли, как Дар изменил курс и повернул на север-восток. Крюгер попытался выяснить причину и, поскольку запас слов у них увеличился, в конце концов понял, что его спутник стремится достичь не то озера, не то моря — короче говоря, речь шла о каком-то большом водоеме. Неплохое решение, хотя в воде они теперь не испытывали недостатка, так как то и дело переходили через многочисленные ручьи. Крюгер уже знал, что здесь, на севере, дожди идут регулярно в течение примерно ста часов перед восходом красного солнца и около пятидесяти часов после. Там, где он начал свое путешествие, далеко на юге, красное солнце не покидало неба, а голубое всходило и заходило как бы независимо от него; там погоду предсказать было гораздо труднее.
Однако дождя не было, и тут Крюгер заметил, что Дар словно к чему-то прислушивается. Он уже знал, что его спутник обладает острым слухом, хотя где у него уши — непонятно, и потому стал прислушиваться сам. Вначале он слышал лишь обычные лесные шумы — шелест ветвей и листьев на ветру, возню многочисленных живых существ, шорох капель, падающих с листьев, который, казалось, никогда не стихал, сколько бы времени ни прошло с последнего дождя. Но вот Дар несколько изменил направление, несомненно, он что-то услышал. Они прошли еще с полмили, прежде чем Крюгер понял, в чем дело.
Он вскрикнул и остановился. Дар Лан Ан вывернул один глаз назад в его сторону и тоже остановился. Он плохо разбирался в человеческой мимике, но сразу заметил, как изменился цвет кожи на лице Крюгера.
— Что? — произнес Дар. Это звукосочетание было принято у них в качестве обобщенного вопросительного слова.
— Мне кажется, нам лучше держаться подальше от этой штуки.
— Что? — Дар повторил вопрос, и это означало, что слова Крюгера до него не дошли.
— Так ведь это как будто… — Крюгер запнулся; он не находил подходящего слова. Тогда он решил прибегнуть к жестам. К сожалению, начал он с того, что показал рукой назад, в ту сторону, откуда они шли, и Дар понял это так, что Крюгер уже сталкивался с этим явлением, чем бы оно ни было, еще до их встречи. И он не ошибся, но не уловил крайнего нежелания своего спутника вновь столкнуться с этим явлением. Несколько секунд он молча следил за жестикуляцией юноши, а затем, отказавшись от попыток уразуметь в чем дело, зашагал вперед.
— Дар, стой! — Это было еще одно слово, которое Дар уже знал, и он повиновался. Он недоумевал. Они были далеко от лавового поля; возможно ли, чтобы это существо знало о джунглях что-то такое, чего не знал сам Дар? Правда, звуки были незнакомы аборигену, именно поэтому он и хотел узнать в чем дело. Неужели гигант испугался? Тогда следует поразмыслить. Если источник этих звуков мог причинить вред Крюгеру, значит, более чем вероятно, что он может быть опасен и Дару. С другой стороны, возможно, что Крюгер не боится, а просто испытывает отвращение. Тогда Дар упустит случай собрать информацию, которая, возможно, окажется достойной занесения в книгу, Следовательно, он оказался перед выбором: либо он рискует потерять книги, которые были ему доверены, либо упустит случай их пополнить. По- настоящему серьезной была именно эта альтернатива; опасность для жизни не имела значения.
Быть может, более полное представление об опасности удастся получить, если понаблюдать за поведением Крюгера: насколько он будет упорствовать в своих стараниях удержать Дара подальше от источников звуков. С этой мыслью Дар вновь двинулся на глухое неритмичное «плоп, плоп, плоп», теперь уже отчетливо доносившееся из-за деревьев.
Крюгер растерялся. Ему и в голову не приходило силком навязывать Дару свое мнение; он не знал, к чему привела бы попытка такого рода. Ни за что на свете не хотел он совершать поступки, которые могли вызвать враждебность или хотя бы нарушить установившееся между ними доверие. Поэтому ему оставалось лишь одно — подчиниться. Дар, вывернув один глаз назад, увидел, что человек последовал за ним, и спокойно пошел дальше, уверенный, что настоящей опасности нет. Он зашагал быстрее, насколько позволял подлесок. Через несколько минут лес поредел, теперь уже не надо было с трудом продираться сквозь ветви и сплетения лиан. Для Дара это было облечением; Крюгер же окончательно уверился, что был прав.
— Дар! Стой! — Абориген повиновался, не понимая, в чем дело; затем он с изумлением уставился на Крюгера, который обошел его и зашагал впереди. Сделав движение, соответствующее у людей недоуменному пожиманию плечами, он двинулся следом. Человеческое существо шло медленнее, чем ему бы хотелось, но, возможно, на то были особые причины.
