С 3-го марта по 20-е апреля
По возвращении генерал-адъютанта К. П. фон Кауфмана в Ташкент, в феврале месяце 1873 года, я был отчислен от командования 10 м Туркестанским линейным батальоном и назначен в распоряжение командующего войсками Туркестанского округа, почему и выступил в поход, вместе, с главною квартирою, 3-го марта, из Ташкента, где, генерал Кауфман оставался ещё на несколько дней.
Войска, назначенные в поход из Ташкента, выступали по эшелонно в составе четырех колонн, начиная с 1-го марта и на реке Клы, близ Джизака, должны были соединиться и ожидать прибытия главного начальника округа, который принял уже звание командующего войсками, действующими против Хивы {1}.
По прибытии командующего войсками на р. Клы, 11-го марта, погода стояла очень тёплая, но 12-го числа утром сделалось пасмурно, начал кропить маленький дождь, потом усилился и стал лить день и ночь при порывистом холодном ветре.
В ночь, с 12-го на 13-е марта, меня потребовал к себе начальник полевого штаба и объявил мне приказание командующего войсками принять начальство над первым эшелоном, с которым и выступить в пять часов утра к урочищу Нурек, в [380] расстоянии вёрст 30 или 35 от позиции на р. Клы. Остальные эшелоны должны были следовать за мною один за другим, в расстоянии одного перехода; при втором эшелоне, следовали: вся главная квартира, командующий войсками, Князь Евгений Максимилианович Лейхтенбергский и начальник отряда генерал майор Головачев.
В состав эшелона, находившегося под моим начальством, вошли: одна рота туркестанских сапёров, две стрелковые роты 1-го Туркестанского стрелкового батальона, четыре орудия конной батареи подполковника Перелыгина, один ракетный дивизион, одна сотня уральских казаков и 635 верблюдов, составлявших обоз первого эшелона. При эшелоне назначен состоять генерального штаба подполковник барон Аминов. Кроме того, в распоряжение моё поступило восемь джигитов или проводников туземцев.
Получив словесное приказание от начальника полевого штаба поздно вечером, в тёмную ночь, когда дождь продолжал моросить, и имея в виду выступить в пять часов утра, я крайне был затруднён отданием приказаний в части, которые мне вовсе не были известны и к тому же, не имея ни канцелярии, ни адъютанта, я вынужден был своеручно написать приказ по первому эшелону о назначении меня начальником, о сборном пункте всех частей и о выступлении эшелона в пять часов утра. Моё затруднение усугубилось ещё более тем, что, не имея при себе ни ординарца, ни казаков, я должен был, в дождливую и тёмную ночь, по несколько раз ходить к начальнику штаба, за получением необходимых, по моему назначению, инструкций и прочих бумаг; отыскивать начальников частей, вошедших в состав начальствующего мною эшелона и, таким образом, измокший и усталый, я почти до рассвета провёл ночь в распоряжениях.
По моему приказанию, в четыре часа утра, 13-го марта, стали вьючить 635 верблюдов, составлявших обоз. Дождь не переставал моросить, что крайне затрудняло навьючивание, тем более, что люди наши не были привычны к такого рода обозу, а из туземных жителей назначено было по одному лаучу на каждые семь верблюдов.
Предстоявший нам поход отмечен был небывалою особенностью, именно той, что войскам, следовавшим в Хиву, отстоящую на тысячу вёрст, по голодным, безводным и песчаным степям, не имеющим ни малейших следов дорог, пришлось иметь с собою запасы всякого довольствия до самой Хивы, как для себя, так и для животных в провианте, фураже, и проч.; необходимо [381] было даже иметь воду для безводных переходов, быть может, простирающихся до ста вёрст.
Не взирая на дурную погоду, на дождь, слякоть и сильный, холодный ветер, командующий войсками генерал-адъютант фон-Кауфман, был уже на ногах в четыре часа утра и обходил спящий лагерь, а поднявшиеся части первого эшелона торопил к поспешной вьючке и выступлению. К пяти часам верблюды начали вытягиваться к сборному месту, а сапёрная рота, две стрелковых роты, конные дивизионы, артилерийский и ракетный, и уральская сотня выстроились на своих местах. Командующий войсками, поздоровавшись с людьми, приказал мне трогаться в путь. Я отвёл отряд от сборного места ещё версты на полторы, остановил его, построил верблюдов в несколько линий, вызвал авангард, ариергард и боковые охраны; попросил к себе гг. начальников частей и всех офицеров, познакомился с ними, поздоровался с нижними чинами и мы, осенив себя крёстным знамением, тронулись с места около 6 1/2 часов утра и начали углубляться в необозримое степное пространство.
Погода была самая мрачная. Небо, по всему необозримому пространству, было покрыто густыми облаками, дождь обратился в ливень и ветер подул до того холодный, что мы, для согревания себя, слезали с лошадей и, идя пешком, мяли глинистую землю, которая огромными комами прилеплялась к сапогам. Расположение духа невольно принимало мрачный оттенок, 13-е число, день выступления, беспрестанно вертелось в мыслях…
Не предполагая делать этого похода а ещё менее получить какую либо часть войск другой области под моё начальство, так как я сам служил в семиреченских войсках, я, кроме, запаса чая, сахара и двух пудов сухарей для чая, ничего не имел с собою, тем более, что, состоя при главной квартире, я, в числе прочих, до сих пор всегда обедал у командующего войсками. Теперь, неожиданно отделившись от главной квартиры, я должен был подумать о себе, почему и обратился к сапёрным офицерам, в числе которых у меня были знакомые, прося их принять меня в свою артель. Я был радушно принят сапёрами и никогда не забуду тех любезных отношений, в которых я находился к этому замечательному своею порядочностью обществу офицеров.
В холодную погоду люди идут скоро; пройдя более половины пути, я полагал сделать привал, но проливной дождь, глинистая слякоть и необыкновенный холод гнали нас вперёд. [382] Приостановившись, и пропустив мимо себя отряд, равно и большую часть верблюдов, я почувствовал ощущение, похожее на замерзание; поводья вываливались из рук, ноги коченели… Я поскорее догнал передних, соскочил с лошади и пошёл в числе прочих, все офицеры были спешены, и тут я увидел, до какой степени все, и люди и животные, дрожа от холода, спешили впереди… Но, куда мы спешили?. Все знали, что, кроме нескончаемой и бурной степи, на месте ночлега нет ничего. Тем не менее, отряд шёл весьма скоро, особенно, когда подполковник барон Аминов сообщил, что остаётся только около трёх вёрст до ночлега, и что на ночлеге мы найдём заготовленный хворост, привезённые дрова для варки пищи и степную, идущую на топливо, траву. Услыхав, это, люди заторопились ещё более. Но, как нарочно, вдруг завернул сильнейший буран. Небо разразилось снегом и, вслед затем, градом… вихрь обхватил всю степь и произвёл какой-то хаос в атмосфере… Окоченелые, мы бежали к видневшимся вблизи огонькам, ? то было место ночлега, где передовые казаки развели огонь. Отряд захватил весь горючий материал, заготовленный для всех четырех эшелонов, люди зажгли такие костры, каких, я полагаю, в этих местах, с покон века, видано не было. Наша одежда, с утра смоченная дождём, до такой степени была охвачена морозом, что все наши пальто, до другого дня, стоймя стояли на земле, представляя картину какого-то безголового строя… Верблюдов я потерял порядочное число, а тюки, когда на другой день были подобраны, оказались совершенно обледенелыми, верёвки пришлось перерубать топорами.
Костры на биваке были разведены моментально. Весь отряд, сами себя и друг друга, стали оттирать, отогревать и не давать друг другу засыпать. К особенной чести гг. офицеров первого эшелона, я должен отнести ту заботу и попечение, которые они принимали для сохранения каждого человека своей части в то время, когда сами находились в том же положении окоченелых.
С наступлением ночи, вихрь отчасти прекратился и остаток её прошёл в деятельном отогревании и оттирании друг друга. На утро оказалось несколько ознобившихся, но, благодаря Бога, ни одного замёрзшего, кроме двух лаучей туземцев, которых спасти не было возможности…. Мы их предали земле.
На другой день, утро было свежее, хотя и без вихря, но ветер дул холодный. Солнце проглядывало сквозь густой туман, ветер подавал надежду на прояснение погоды. Действительно, [383] после полудня, солнце заблистало и начало пригревать. Люди стали расходиться из кучек и разбрелись по позиции; эта картина сильно напоминала мошек, пригретых теплотою и вылезающих из щелей.
