— Нет, я смотрю именно туда, куда нужно.
— Да вы с ума сошли! Переверните бумажку. Записка-то ведь написана карандашом на обороте!
— Зато здесь я вижу обрывок счета гостиницы, который весьма интересует меня.
— Ничего в нем нет особенного! Я уже видел его: «Окт. 4-го. Комната — 8 шил. Завтрак — 2 шил.6 пенс. Коктейль — 1 шил. Ленч — 2 шил. 6 пенс. Стакан хереса — 8 пенс». Вот и все. Не вижу ничего интересного.
— Вполне возможно, что не видите. А между тем этот счет имеет большое значение. Что касается записки, она тоже имеет значение, во всяком случае, ее инициалы. Так что поздравляю вас еще раз, Лестрейд.
— Ну, хватит терять время! — сказал тот, поднимаясь с места. — Я, знаете ли, считаю, что надо работать, а не сидеть у камина и разводить разные там теории. До свидания, мистер Холмс. Посмотрим, кто первым доберется до сути этого дела.
Он собрал принесенную одежду, сунул ее в саквояж и направился к двери.
— Два слова, Лестрейд, — медленно произнес Холмс, обращаясь к спине своего уходящего соперника. — Я могу вам открыть разгадку вашего дела. Леди Сент-Саймон — миф. Ее нет и никогда не было.
Лестрейд обернулся и с грустью взглянул на моего друга. Потом он посмотрел на меня, трижды постучал пальцем по лбу, многозначительно покачал головой и поспешно вышел.
Как только за ним закрылась дверь, Холмс встал и надел пальто.
— В том, что сказал этот субъект, есть доля истины, — заметил он. — Нельзя все время сидеть дома, надо работать. Поэтому, Уотсон, я должен ненадолго оставить вас наедине с вашими газетами.
Шерлок Холмс покинул меня в половине шестого, но я недолго оставался в одиночестве, ибо не прошло и часа, как к нам явился посыльный из гастрономического магазина с большущей коробкой. С помощью мальчика, пришедшего с ним вместе, он распаковал ее, и, к моему великому удивлению, на скромном обеденном столе нашей квартирки появился роскошный холодный ужин. Здесь была парочка холодных вальдшнепов, фазан, паштет из гусиной печенки и несколько пыльных, покрытых паутиной бутылок старого вина. Расставив все эти лакомые блюда, оба посетителя исчезли, подобно духами из «Тысячи и одной ночи», успев сказать только, что за все уплачено и велено доставить по этому адресу.
Около девяти в комнату бодрыми шагами вошел Холмс. Лицо его было серьезно, но в глазах блестел огонек, по которому я сразу угадал, что он не обманулся в своих догадках.
— А, ужин уже на столе! — сказал он, потирая руки.
— Вы, значит, ждете гостей? Они накрыли на пять персон.
— Да, я думаю, что к нам может кое-кто зайти, — ответил он. — Странно, что лорда Сент-Саймона еще нет… Ага! Кажется, я слышу на лестнице его шаги.
Он не ошибся. В комнату быстро вошел наш утренний посетитель, еще сильнее прежнего раскачивая висевший на шнурке лорнет. На его аристократическом лице отражалось сильнейшее смятение.
— Стало быть, мой посыльный застал вас дома? — спросил Холмс.
— Да, но признаюсь, содержание письма поразило меня сверх всякой меры. Есть ли у вас доказательства того, что вы сообщили?
— Есть, и самые веские.
Лорд Сент-Саймон опустился в кресло и провел рукой по лбу.
— Что скажет герцог! — прошептал он. — Что он скажет, когда услышит об унижении, которому подвергся один из членов его семьи!
— Но ведь тут чистейшая случайность. Я никак не могу согласиться, что в этом есть что-нибудь унизительное.
— Ах, вы смотрите на такие вещи с другой точки зрения!
— Я решительно не вижу здесь ничьей вины. Мне кажется, эта леди просто не могла поступить иначе. Конечно. она действовала чересчур стремительно, но ведь у нее нет матери — ей не с кем было посоветоваться в критическую минуту.
— Это оскорбление, сэр, публичное оскорбление! — сказал лорд Сент-Саймон, барабаня пальцами по столу.
— Однако вы должны принять в расчет то исключительно положение, в котором оказалась бедная молодая девушка.
— Я не собираюсь принимать в расчет что бы то ни было. Со мной поступили бесчестно. Я просто вне себя.
— Кажется, звонят, — заметил Холмс. — Да, я слышу шаги на площадке… Что ж, если я не в силах убедить, вас, лорд Сент-Саймон, более снисходительно отнестись ко всему случившемуся, то, может быть, это скорее удастся адвокату, которого я пригласил.
Холмс распахнул дверь и впустил в комнату даму и господина.
— Лорд Сент-Саймон, — сказал он, — позвольте представить вас мистеру и миссис Фрэнсис Хей Маултон. С миссис Маултон вы, кажется, уже знакомы.
При виде новых посетителей наш клиент вскочил с места. Он стоял выпрямившись, опустив глаза, заложив руку за борт сюртука, — воплощение оскорбленного достоинства. Дама подбежала к нему и протянула руку, но он упорно не поднимал глаз. Так было, пожалуй, лучше для него, если он хотел остаться непреклонным: вряд ли кто-нибудь мог бы устоять перед ее умоляющим взглядом.
— Вы сердитесь, Роберт? — сказала она. — Что ж, я понимаю, вы не можете не сердиться.
— Сделайте одолжение, не оправдывайтесь, — с горечью произнес лорд Сент-Саймон.
— Да, да, я знаю, я виновата, мне надо было поговорить с вами перед тем, как уйти, но я словно обезумела и с той самой минуты, как вдруг увидела Фрэнка, уже не сознавала, что делаю и что говорю. Удивительно еще, как это я не упала в обморок перед алтарем!
— Быть может, сударыня, вам угодно, чтобы мы — я и мой друг удалились на то время, пока вы будете объясняться с лордом Сент-Саймоном? — спросил Холмс.
— Если мне будет позволено выказать мое мнение, — вмешался мистер Маултон, — я скажу, что хватит делать тайну из этой истории. Что до меня, так я бы хотел, чтобы вся Европа и вся Америка услышали наконец правду.
Маултон был крепкий, загорелый молодой человек небольшого роста, с резкими чертами лица и быстрыми движениями.
— Ну хорошо, тогда я расскажу, как было дело, — сказала его спутница. — Мы с Фрэнком познакомились в 1881 году на прииске Мак-Квайра, близ Скалистых гор, где папа разрабатывал участок. Мы дали друг другу слово. Но вот однажды папа напал на богатую золотоносную жилу и разбогател, а участок бедного Фрэнка все истощался и в конце концов совсем перестал что-либо давать. Чем богаче становился папа, тем беднее становился Фрэнк. Папа теперь и слышать не хотел о нашем обручении и увез меня во Фриско. Но Фрэнк не сдавался. Он поехал за мной во Фриско, и мы продолжали видеться без ведома папы. Папа страшно рассердился бы, если б узнал об этом, поэтому мы и решили все сами. Фрэнк сказал, что он уедет и тоже наживет состояние и что приедет за мной только тогда, когда у него будет столько же денег, сколько у папы. А я пообещала, что буду ждать его, сколько бы ни понадобилось, и не выйду замуж за другого, пока он жив. «Если так, — сказал мне Фрэнк, — почему бы нам не обвенчаться теперь же? Я буду уверен в тебе, а твоим мужем стану лишь тогда, когда вернусь». Так мы и решили. Он отлично все устроил, священник обвенчал нас, и Фрэнк уехал искать счастья, а я вернулась к папе.
Через некоторое время я узнала, что Френк в Монтане. Потом он уехал искать золото в Аризону, а следующее известие о нем я получила уже из Нью-Мексико. Потом появилась длинная газетная статья о нападении на прииски индейцев-апачей, и в списке убитых было имя моего Фрэнка. Я потеряла сознание и потом несколько месяцев была тяжело больна. Папа уже думал, что у меня чахотка, и водил меня по всем докторам Фриско. Больше года я ни слова не слыхала о Фрэнке и была совершенно уверена, что он умер. Тут во Фриско приехал лорд Сент-Саймон, потом мы с папой поехали в Лондон, была решена свадьба, и папа был очень доволен, но я все время чувствовала, что ни один мужчина в мире не может занять в моем
