пепельницу.
— Пока вы, госпожа Горностаева, любовались репинскими пейзажами, — начал он, — случилось страшное.
Зная склонность Андрея Викторовича к подобным словесным конструкциям, я молчала, ожидая продолжения.
— Валентина Ивановна! — продолжил за Обнорского Глеб. — Поскольку составление мониторингов кажется вам занятием утомительным, мы решили внести разнообразие в вашу жизнь.
Привычка Спозаранника выражаться эвфемизмами всегда выводила меня из себя, но сейчас я не среагировала даже на нее.
Поэтому паузу Глебу пришлось нарушить самому, что он и сделал весьма эффектно.
— Вам срочно предстоит стать горничной в квартире начальника Ревизионной палаты Карачаевцева.
От неожиданности я подавилась табачным дымом.
— Вы что, совсем рехнулись? — вырвалось у меня.
Спозаранник поморщился, он не любил грубых выражений. Строгим голосом он начал говорить о том, что если бы я внимательнее относилась к своим обязанностям по составлению мониторинга рынка недвижимости, то от моего внимания вряд ли укрылся бы факт приобретения начревом новой квартиры.
— Ну и что? — спросила я и подумала о Нине Викторовне.
— А то, — сказал Глеб, — что роскошная восьмикомнатная квартира на Дворцовой набережной, стоимость которой вместе с ремонтом составляет не менее ста тысяч долларов, досталась ему практически за копейки.
Мои секретные источники располагают информацией о том, что столь удачным приобретением Карачаевцев обязан некоему депутату Зайчикову, который до того, как занять место в ЗакСе, подрабатывал черным маклером и имеет большой опыт криминального расселения бывших коммунальных квартир.
— Между прочим, Зайчиков, — вступил в разговор Повзло, — является правой рукой небезызвестного Алексея Калугина, он же — Леха Склеп.
— Ну и что? — снова спросила я, краснея при воспоминании о своем плавании на яхте «Фетида» в обществе Калугина.
— Ты что, Горностаева, совсем уже не врубаешься? — взорвался Обнорский. — Склеп близок к опальному Вересовскому, и, если удастся доказать, что Карачаевцев таким образом получил от него взятку, карьере начрева конец.
От всего услышанного мне стало тошно.
Я понимала, что Обнорский, имевший давние счеты с Карачаевцевым, который лишил его заслуженного ордена за поимку преступника, не упустит возможности вывести начрева на чистую воду.
— Во вторник, — заговорил Повзло, — в сводке прошла информация о том, что горничная супруги Карачаевцева Марианны Цаплиной попала в автомобильную аварию.
Месяц ей придется провести в больнице. Мы подумали, что этой ситуацией надо воспользоваться. Нужны факты, без которых публикация материала чревата неприятными последствиями. Мы должны узнать правду об этой квартире. Внедрить туда своего человека — это единственный шанс.
— Каким образом? — поинтересовалась я. — Дать объявление в газете? Или ты собираешься прямо позвонить Цаплиной и предложить ей в качестве горничной сотрудника «Золотой пули»?
— Нет, конечно, — смутился Николай. — Но, учитывая твой богатый опыт внедрения, выбор пал на тебя.
— Спасибо за оказанную честь, — церемонно поклонилась я.
— Не ерничай, Горностаева, — сделал мне замечание Обнорский.
Здесь он снова пришел в хорошее расположение духа и произнес свой любимый монолог о том, что, когда отечество в опасности, каждый мальчишка с фауст-патроном нам дороже… Ну и так далее. На сей раз его слова не произвели обычного эффекта. Затея с горничной казалась мне абсолютно бесперспективной и в высшей степени дурацкой.
— Думать всем! — прозвучал зычный голос шефа.
На этой оптимистической ноте совещание закончилось.
— Ты что, не мог мне сразу сказать? — напустилась я в коридоре на Скрипку.
— А что бы это изменило? — резонно заметил он. — Так ты спокойно прожила «еще один день оплаченного отпуска».
— Слушай, — миролюбиво спросила я, — а разве нельзя каким-нибудь другим путем разузнать все об этой злосчастной квартире? Ведь наверняка существуют официальные сведения о том, кто ее купил и сколько за нее заплачено?
— Не будь наивной. Она занесена в специальный закрытый реестр ГБР, как и все подобные квартиры, да и владелец ее — наверняка лицо подставное. История с горничной мне и самому не очень нравится, но, пожалуй, это все-таки шанс. Да не переживай ты раньше времени, — добавил Алексей, глядя на мое расстроенное лицо. — Может, сходим куда-нибудь вечером? Фуа гра не обещаю, но что-нибудь придумаем…
Я была благодарна Леше за его попытку утешить меня, но сегодня вечером с юга возвращалась Сашка, которую я не видела больше месяца.
Дома я узнала множество новых подробностей из экспедиционной жизни моей черной, как головешка, сестры. И про ловлю пеленгасов на острове Бульбек, и про скалы-гроты мыса Турханкут…
Мы выпили привезенную ею бутылку «Белого муската красного камня» и, памятуя о том, что градус понижать нельзя, перешли на водку, когда наконец сестра поинтересовалась моими делами. Я рассказала ей про Нину Викторовну и про квартиру Карачаевцева. Идея внедрить меня туда в качестве горничной вызвала у сестры приступ гомерического смеха.
— Знал бы Обнорский, что дома ты берешься за уборку лишь в самых крайних случаях, — сказала она.
— Вечно ты смотришь на проблему с какой-то непонятной стороны, — разозлилась я. — Нет, чтобы посоветовать что-нибудь.
— Говно вопрос, — процитировала Сашка нового крымского знакомого — «дикого прапора» из кефального хозяйства. — Позвони своей Нине Викторовне.
Честно признаться, эта мысль была первой, которая пришла в голову и мне, но я гнала ее от себя. В том, что Нина Викторовна была учительницей Карачаевцева, я видела странное совпадение, которое по каким-то причинам тревожило меня.
— Нет, это невозможно. Да и что я ей скажу — помогите добыть компромат на вашего ученика? И это после того, как я знаю о ее отношении к газетным разоблачениям? Да ты сама-то понимаешь, что говоришь?! — обрушилась я на ни в чем неповинную сестру.
— Ладно, не заводись, — спокойно ответила она. — Не хочешь, так и не звони.
На другой день я все-таки позвонила, подсознательно надеясь на то, что трубку никто не возьмет. Но Нина Викторовна оказалась дома. Она чрезвычайно обрадовалась звонку и стала настойчиво приглашать меня в гости.
— Валенька! Приходите в любой день после работы. Я живу на Итальянской — от библиотеки всего десять минут ходьбы.
