вспомнил об Удаленьком, когда в Агентство по факсу поступило сенсационное сообщение пресс-службы РУБОПа о его аресте. «Почему же мои приятели не сообщили раньше? Ведь информация о жестокой банде муссировалась несколько лет…» — подумал я, набирая номер телефона Игоря Журавлева, оперативника из рубоповского отдела, специализирующегося по авторитетам.
— Георгий Михайлович, надеюсь, вы уже ввели в свой мозг информацию из РУБОПа? — зашедший в кабинет Спозаранник был, как всегда, сугубо официален. — Только что на «летучке» шеф поставил задачу — срочно подготовить материал об Удаленьком. С вашими связями вы это сделаете быстро.
— Вот, как раз звоню, — пояснил я. — Информации-то практически ноль. Все на уровне слухов и предположений.
— Вам помогут. Обнорский уже озадачил информационно-аналитический отдел в лице Марины Борисовны Агеевой, которую вы, надеюсь, так же горячо любите, как и я. — Спозаранник посмотрел на настенный календарь. — Времени в обрез. Срочно езжайте на Чайковского и вытягивайте из ваших оперов все, что можно. Не забудьте про фото Удаленького.
— Сколько у меня времени, Глеб Егорыч?
Три дня. — Спозаранник, не дожидаясь моих возражений по поводу того, что за три дня ничего не успеть, поправил свой безукоризненно завязанный галстук. — Все понимаю, Георгий Михайлович. А кому сейчас легко?
Дозвонившись до Журавлева, я высказал ему все, что думаю об операх вообще и о нем в частности. Игорь только смеялся в трубку и говорил, что это — не тот случай и мои дурацкие вопросы — не тема для телефонного разговора…
Я выскочил на улицу Росси, пересек площадь Ломоносова — «ватрушку», тормознул на Фонтанке частника на стареньких «Жигулях» и через десять минут был в особняке на Чайковского, где располагалось Региональное управление по борьбе с оргпреступностью. Управление, доживающее последние дни, — ходили упорные разговоры о расформировании РУБОПа.
Нормального общения с Журавлевым и его коллегами не получилось. Было больше эмоций, чем конкретных фактов о деяниях банды и личности Удальцова. Я прекрасно понимал своих бывших коллег- оперов, когда они говорили мне: «Жора, это — не для печати. Об этом писать рано. Этих мы еще не задержали. Работаем…» Тем не менее кое-что я у них вытянул, включая плохонький фотоснимок Удаленького, сделанный в день задержания.
— Слушай, Георгий, ты же должен знать Данилова. — Журавлев, здоровяк с фигурой штангиста, почесал коротко стриженный затылок. — Он вроде бы в твоем районе работал следаком. — Игорь неодобрительно посмотрел на дружно дымящих оперов:
— Ну, вы и накурили — дышать невозможно.
— Данилова? Женьку, что ли?
— Точно. Евгений Иванович теперь «важняк», ему сразу расписали дело Удаленького.
— Игорь, мать твою, что ж ты мне сразу не сказал?
— А ты не спрашивал. — Журавлев ухмыльнулся. — По части информации — чего можно, а чего нельзя — лучше пообщаться с ним. Следак — фигура процессуально независимая, — опер многозначительно поднял вверх указательный палец. — Рисуй телефон Данилова.
…Через несколько дней, с трудом преодолев сопротивление нашего неумолимого юридического цензора Ани Лукошкиной, я сдал материал в номер «Явки с повинной». Статья называлась «Доморощенный якудза — Андрей Удаленький». Спозаранник, гордо сверкая очками, пожал мне руку и сказал, что триллер, как он хотел, получился. «Теперь, прочитав этот материал о зверствах банды Удаленького, обыватели должны срочно упаковать чемоданы и уехать из города», — резюмировал он.
Захватив с собой несколько газет, я в прекрасном настроении поехал на Захарьевскую, к Данилову. Подходя к дверям его кабинета, услышал громкий голос Игоря Журавлева.
— Ага, вот и он пожаловал! Писака хренов! — Игорь ткнул пальцем в лежавшую на столе Данилова газету:
— Полюбуйтесь, Евгений Иванович, что наш приятель написал.
Вот здесь… Жора, ты что, извини, ненормальный? — Глаза Журавлева метали молнии. Таким разъяренным я его никогда не видел. — Это же оперативная информация!
— Вот что, капитан Журавлев, — не выдержал я, — давай-ка соблюдать субординацию. Звания подполковника милиции меня никто не лишал!
— Ладно, Игорь, действительно, успокойся, — вмешался Данилов, — ничего страшного.
— Как это ничего страшного, Евгений Иванович? Он же назвал две фамилии! Мы работаем по этим людям! Нет, это полный пиздец! А еще бывший опер… — Журавлев покачал головой.
— Во-первых, бывших оперов не бывает.
А во— вторых, именно поэтому фамилии и появились. -Я достал из коробки «беломорину», смял мундштук и щелкнул зажигалкой. — Если уж на то пошло, Игорек, я облегчил вашу работу. Люди задергаются, и вы их легко возьмете.
Странно, что ты этого не понимаешь.
Спорили мы еще с полчаса. Журавлев, вновь распалившись, кричал, что у людей Удаленького есть купленные источники не только в РУБОПе, но и в ФСБ, которые сливают «комсомольцу» всю имеющуюся в органах информацию, и что я буду виноват, если события пойдут не так, как хотелось бы им, операм.
— Вместо судебного иска о защите чести и достоинства можете схлопотать пулю в лоб, товарищ подполковник. Эти «отморозки» не шутят… — сказал мне на прощание Журавлев.
…Через несколько дней в Агентство позвонил неизвестный и вкрадчивым голосом сообщил мне, что Андрей Анатольевич Удальцов прочитал статью и просил передать, что в ближайшее время автор лишится правой руки. Чтобы больше не смог писать всякую хуйню. Определить номер звонившего нам не удалось.
Конец лета выдался на редкость дождливым и ветреным. Петербуржцы ходили в плащах и куртках, мучились с зонтиками и, проклиная все на свете, ждали потепления. Но прогнозы оставались неутешительными: «Циклон не скоро покинет Северо-Запад России…»
Завершилось предварительное следствие по делу банды Удаленького, и обвиняемые начали знакомиться с его материалами. Я время от времени созванивался с Даниловым. Женя дико устал от работы, но был настроен оптимистически. «Дело не развалится, вор должен сидеть в тюрьме! А бандюган — тем более», — говорил мне Данилов.
Но события неожиданно для всех стали развиваться совсем по иному сценарию: одного за другим начали убивать свидетелей по делу Удальцова и его банды. Причем преступления совершались демонстративно: средь бела дня, на центральных улицах города.
Первым убили Михаила Баширова — его закололи двумя ударами антикварной шпаги, видимо, похищенной в одном из музеев.
Прохожие, на глазах которых это произошло, были в шоке. От Журавлева я позже узнал, что убитый одно время был членом банды, его заподозрили в «крысятничестве», избили и вынудили самостоятельно отрезать фалангу мизинца кухонным ножом. Опасаясь за свою жизнь, Баширов пошел в РУБОП…
Через несколько дней после этого убийства были застрелены из пистолета ТТ еще два свидетеля обвинения. И, наконец, при загадочных обстоятельствах погиб четвертый свидетель — Дмитрий Лесов. Его, вызванного на очередной допрос в Следственное управление, обнаружили мертвым на скамейке, неподалеку от Захарьевской улицы.
Результат судмедэкспертизы — инфаркт — поставили под сомнение. Не мог совершенно здоровый
