— Речь идет о таможенных аферах. Вам фамилия Фонарский о чем-нибудь говорит?
Стоп! Стоп, машина! Малый назад! Фамилия Фонарский мне о чем-нибудь говорит… Фанерная лопата проехала по мерзлому асфальту. Наверно, именно так делают трепанацию черепа.
Фонарский! Виктор Васильевич Фонарский. Вот его-то фамилия и решила исход дела. А одна из следующих фраз моего анонимного собеседника поставила жирную точку под резолюцией.
— Да, говорит. Вы по его поручению звоните?
— Напротив… если бы господин Фонарский узнал о моем звонке вам…
Я думаю, он бы сделал все, чтобы наш разговор не состоялся.
— Вот так? Ну что же, давайте встретимся. Где и когда?
— Лучше бы прямо сегодня, Андрей Викторович. Это возможно?
Это, разумеется, невозможно. Das ist unmoglich {Это невозможно (нем.)}. Шир-р-р-р, прокатилась лопата по плацу Суворовского училища. Это невозможно!
— Да, возможно. Если примерно через час в кафе «Северная Пальмира» — идет? Как я вас узнаю?
— Я сам вас узнаю. Я… видел вас по телевизору.
— Ну… хорошо. Значит, в двадцать ноль-ноль. В кафе.
— Спасибо, Андрей Викторович. Вы не пожалеете, документы стоящие.
Тогда я еще не знал, что пожалею.
Еще и как пожалею. Если бы я знал…
Но я не знал. Может ли это служить оправданием? Нет. Нет, это не может служить оправданием.
…На поставленный вопрос: может ли это служить оправданием, ответил: нет. Прочитайте и распишитесь…
Ну— ну… ты не знал. Огнем и мечом, сказала Бьянка.
Das ist unmoglich.
Короче, я поехал. Я съел две таблетки, которые дала мне Оксана, и поехал.
Тысячи фар светили мне в лицо. Тысячи пронзительных фар дробились в тысячах дождинок. Голова раскалывалась. Будущие великие полководцы делали трепанацию черепа огромной фанерной лопатой. Дождь сменялся снегом. Снег сменялся меленькой шуршащей крупой. Дождь мгновенно замерзал, асфальт покрывался блестящей кольчугой. Стада автомобилей катились медленно.
Самые предусмотрительные уже переобулись на шипы. Черная вода Фонтанки отражала желтые вспышки светофоров. Огнем и мечом, говоришь?
Ну— ну…
Фонарский. Виктор Васильевич Фонарский. Человек, который позвонил мне, не мог знать, что наша встреча обусловлена фамилией Фонарский.
Если бы он не сказал — Фонарский, я бы хрен согласился на встречу. Я бы спихнул это дело на Глеба Спозаранника. Или на Володьку Соболина. А сам поехал домой. И выпил бы меду.
И полстакана водки. И лег под одеяло.
Да, Фонарский… Третье лицо в Северо-Западной таможне. А по значению, возможно, и не третье. Что-то ему нужно… Дело в том, что Виктор Васильевич сам позвонил мне сегодня. Был любезен. Просил о встрече. Намекал на возможное сотрудничество. И завтра в четырнадцать ноль-ноль у нас с Виктором Васильевичем встреча… Вы что же, Виктор Васильевич, пресс-конференцию собираете?… Да помилуй Бог, Андрей Викторович, какая же пресс-конференция? Лично вам хочу сдаться.
Эксклюзив, так сказать…
Ага, эксклюзив… Эксклюзив — это хорошо.
Вот, собственно, поэтому я и согласился встретиться с анонимом. Звонок Фонарского и — спустя несколько часов — звонок человека, который что-то знает о Фонарском. Поэтому я и еду сейчас в кафе на Суворовском.
Интересно, связан ли как-то звонок Фонарского со звонком моего анонимного собеседника? Скоро узнаем.
Я паркую свою «Ниву» возле кафе.
И вхожу внутрь. Здесь тепло, здесь уютно. Негромко играет музыка. Из-за столика навстречу мне поднимается мужчина моего примерно возраста.
Легкая седина, внимательный, чуть напряженный взгляд.
— Здравствуйте. Меня зовут Алексей.
Потом мы пьем кофе, и из внутреннего кармана Алексея появляется синяя пластиковая папка с несколькими листочками бумаги.
— К сожалению, копии…
Чтобы изучить несколько листочков, мне понадобилось всего двадцать минут. Да, понятно, почему господин Фонарский «сделал бы все, чтобы наш разговор не состоялся». Эти бледные ксерокопии вполне могут стать для Виктора Васильевича пропуском в «Кресты».
— Вам это интересно, — спрашивает Алексей.
— В общем — да… но все это нуждается в проверке.
— Будете об этом писать?
— После проверки обязательно. У нас в агентстве мы как раз сейчас готовим «Коррумпированный Петербург-98».
— О-о-о-о… Когда же это будет?
— Скоро. Через два-три месяца. Максимум — четыре.
— Жаль, — говорит он тихо, видимо себе, а не мне.
— А что так?
Алексей смотрит на меня, но кажется — мимо.
— Два-три месяца, Андрей, я, скорее всего, не проживу. Фонарский и те люди, что стоят за ним, либо избавятся от меня, либо упекут на нары…
— Вы считаете, что это возможно?
— Еще как возможно, Андрей. Там ведь не дети. Они уже знают, что у меня есть эти копии. Фонарский и его помощничек, некто Семенов, уже провели контроперацию. Против меня фабрикуется дело. Семенов — страшный человек. Убийца.
— Фабрикуется? Но если ты чист…
— Андрей, ты ведь уже догадался, что я тоже сотрудник таможни. С десятилетним стажем. Какой, к чертовой матери, чист? Таможня — это такое болото…
Алексей махнул рукой, рассыпал пепел по скатерти.
— Просто… понимаете ли, Андрей Викторович, можно чуть-чуть помочь человеку с бумажной волокитой. И заработать сотню-другую баксов. А можно, как Фонарский, воровать целыми вагонами и пароходами. Так что… я, конечно, не ангел, но они-то хотят повесить на меня черта с рогами.
— Понятно, — сказал я. — Понятно. Ну а почему бы тебе не пойти в официальные органы?
— Э-э… там меня сразу возьмут в работу. Это же система. Все куплено.
— Ну… так уж сразу все. Я знаю много порядочных людей и в прокуратуре, и в ФСБ, и в РУБОПе.
— Нет, Андрей. Категорически нет.
— Будете печатать эти материалы?
— Я же сказал: будем. Но сначала необходимо провести проверку.
— А сколько времени на это потребуется?
— Трудно сказать. Я думаю: два-три дня. Возможно — неделя.
— Ну, пару дней… может, и ничего. Может, и обойдется.
— Все будет хорошо, Алексей. У нас в агентстве работают отличные специалисты. Коли вопрос стоит так остро, я ребят напрягу, сделаем быстро. Вы ведь понимаете — информация-то у вас почти годичной давности. След за это время поостыл.
— Есть и свежая. Совсем свежая. Об афере, которая только готовится. Но она не менее масштабна.
