— Тогда вы знаете, что вести машину нужно крайне осторожно.
— Конечно. Однако при этом никогда не врезался в деревья. В данный момент дерево осматривают служащие лесного хозяйства, чтобы определить степень повреждения.
— Что же, если оно лишилось коры, то и я не совсем цела. А сейчас прошу вас уйти, доктор Розетти.
Но вместо того чтобы послушаться, он придвинул стул, сел, скрестил ноги и сплел пухлые пальцы. Она сразу возненавидела эти противно-мягкие, жирные лапы, но не могла отвести от них глаз.
— Прошу уделить мне минуту, миссис Фрейзер. Не возражаете, если я буду звать вас «Лили»?
— Возражаю. Я не знаю вас. Убирайтесь.
Он подался вперед и попытался взять ее за руку, но Лили дернулась и поспешно спрятала руку под одеяло.
— Вам бы следовало быть покладистее, Лили…
— Миссис Фрейзер.
Доктор нахмурился. Обычно женщины… все и всегда… любят, когда их называют по имени. Это позволяет им видеть в нем исповедника, которому они могут довериться. А заодно и делает их более открытыми, уязвимыми.
— Впервые вы пытались убить себя семь месяцев назад, после смерти вашего ребенка, — начал он.
— Она не просто умерла. Мчавшаяся по дороге машина сбила ее и отбросила на двадцать футов, в канаву. Кто-то хладнокровно ее убил.
— И вы винили себя.
— У вас есть дети?
— Да.
— Если бы ваш ребенок погиб и вас в это время не было бы рядом, неужели вы бы тоже не винили себя?
— Только в том случае, если бы сам сидел за рулем той машины.
— А ваша жена? Она не винила бы себя?
Перед глазами Рассела встало лицо Элейн. Он нахмурился.
— Возможно, нет. Только залила бы все слезами. Она очень слабохарактерна. И зависима. Но речь идет не о ней.
Речь идет не о ней. Скоро, очень скоро он, благодарение Богу, избавится от Элейн.
— А о чем?
— Вы терзались угрызениями совести так сильно, что проглотили целый пузырек снотворного. И не войди ваша экономка вовремя в спальню, вас бы уже на свете не было.
— Так мне объяснили, — пробормотала она и могла бы в этот момент поклясться, что во рту появился тот же вкус, как тогда, после того как она в первый раз проснулась в больнице, сбитая с толку, слабая, обессиленная до того, что не могла руки поднять.
— Вы не помните, как глотали таблетки?
— Н-нет…
— А теперь не помните, как направили машину на дерево. Шериф определил, что вы ехали со скоростью шестьдесят миль в час, а может, и быстрее. Вам очень повезло, миссис Фрейзер. Из-за поворота как раз показалась еще одна машина. Водитель видел, как вы столкнулись с деревом, и вызвал «скорую».
— Вы, случайно, не знаете, кто он? Я бы хотела его поблагодарить.
— Не думаю, что это сейчас так важно, миссис Фрейзер.
— В таком случае что именно так важно? Кстати, а как вас зовут?
— Рассел. Доктор Рассел Розетти.
— Прелестная аллитерация, Рассел.
— Вам лучше обращаться ко мне «доктор Розетти», — процедил он.
Лили заметила, как дернулись его толстые пальцы-червяки, и гадливо поморщилась. Кажется, ей удалось его разозлить. Он считает, что она заходит слишком далеко. Что же, так оно и есть, Но ей все равно. Уж очень она устала. Так устала. И хотела одного: закрыть глаза и позволить морфию хоть ненадолго заглушить боль.
— Проваливайте, доктор Розетти. Он не двигался с места.
Тогда Лили отвернула голову и впала в полубессознательное состояние. Даже не слышала, когда он ушел. Правда, до нее донесся стук закрывшейся двери.
Когда, минут через пять, появился раскрасневшийся доктор Ларч, Лили сумела приоткрыть один глаз и прошептать:
— Доктор Розетти — невежественный осел, который считает, что я обязана слушать его покровительственные изречения. И у него жирные руки. Пожалуйста, я не желаю больше видеть его!
— Он считает, что вы в не слишком хорошей форме.
— Напротив. Я в прекрасной форме, чего не могу сказать о нем. Ему давно пора вспомнить о тренажерном зале.
Доктор Ларч, не сдержавшись, рассмеялся.
— Он сказал также, что ваши грубость и настороженность — верные признаки того, что вы перевозбуждены, нервничаете и отчаянно нуждаетесь в помощи.
— Ну разумеется, перевозбуждена, особенно при такой дозе морфина. Настолько, что сейчас засну.
— Ваш муж приехал.
Она не хотела встречаться с Теннисоном. Его голос, такой звучный и уверенный, неприятно напоминал голос доктора Розетти, словно оба, специализируясь в психиатрии, посещали одного преподавателя дикции.
Нет, если она больше не увидит в глаза ни того ни другого, наверное, умрет самой счастливой женщиной на земле.
Но на пороге уже торчал ее муж, которого она умудрялась выносить целых одиннадцать бесконечных месяцев. Бледный, густые брови сдвинуты, руки сложены на груди. До чего же красив и представителен: высокий, мускулистый, со светлыми вьющимися волосами, не то что лысина доктора Ларча! Он, как всегда, был в очках-консервах, делавших его неотразимым, и сейчас нервно сдвинул их на лоб, почти ребяческим жестом, который она находила весьма милым… когда впервые познакомилась с будущим мужем.
— Лили?
— Что? — пробормотала она, страстно желая, чтобы он так и остался на месте. Доктор Ларч выпрямился и обернулся к нему.
— Доктор Фрейзер, как я уже говорил, ваша жена скоро поправится и все будет как прежде, но сейчас ей нужно отдохнуть. Могу дать вам всего несколько минут.
— Я очень измучена, Теннисом, — подтвердила она, ненавидя свой слегка дрожащий голос. — Не могли бы мы поговорить позже?
— О нет! — возразил он и стал молча ждать, пока доктор Ларч покинет комнату. Тот нерешительно удалился. Вид у него был встревоженный. Интересно почему?
Теннисон закрыл дверь, снова помолчал, изучая ее, и, наконец, подошел к кровати. Как ни противилась Лили, он все же вытащил ее руку из-под одеяла и несколько минут растирал ладонь, прежде чем грустно спросить:
— Почему ты сделала это, Лили? Почему?
Какой трагизм! Можно подумать, для нее все кончено.
Нет, она, конечно, преувеличивает. И все потому, что мысли путаются.
— Я не знаю, делала ли что-то вообще, Теннисон. Видишь ли, я ничего не помню.
