часть. Хотя... с ужасом понял я, это вполне возможно. Сенсар — это как раз на случай, если кто-нибудь поймает меня снаружи. Отговорка...
Цхарн, неужели эти злосчастные документы действительно сперли 28го ночью?
— Да зачем мне нужны эти документы?! — я чуть не взвыл, — Ну что я, шпион, что ли?
— Вот об этом я и хотел тебя спросить, — зловеще ответил Зай, — Зачем тебе нужны эти документы.
— Я даже не знаю, что там было...
— Ничего, тебе помогут вспомнить, — пообещал Зай-зай.
По идее, меня должны уже арестовать. Почему же он вызвал меня сюда, говорит со мной, да еще при Лобусе? Выходит, улики-то небесспорные... есть, вероятно, и другие версии. Сообразив это, я выпрямился и посмотрел Заю в глаза.
— Вы ведь знаете, что не я взял эти документы. Мне они не нужны.
— Тебе они, разумеется, не нужны, — согласился Зай, — но они очень нужны другим людям. Бешиорцам, скажем. Тебе могли заплатить...
— Если бы мне заплатили, вы нашли бы у меня хоть что-нибудь — еду, сенсар, вещи... вы же наверняка все проверили — у меня нет ничего.
— Твои хозяева, вероятно, не так глупы. Кроме того, есть и другие версии... Скажем, документы могли понадобиться квиринскому агенту, спокойно проживающему в нашей общине. Двести двадцатому, — добавил Зай, и мороз сковал мое тело. Таро? При чем здесь Таро?
Какая чушь... Таро — квиринский агент! Надо же такое придумать.
— Если вы считаете, что Таро... двести двадцатый — квиринский агент, — начал я, с трудом раскрывая рот, — Почему вы не арестовали его?
— Я еще не уверен в этом, — сказал Зай спокойно, — Это пока на уровне подозрений. Двести восемнадцатый, я с тобой откровенен. Документы пропали двадцать восьмого, ночью. Их могли взять и вечером. Это даже более вероятно. У нас есть и другие версии, разумеется.
Теперь посмотри, что получается. Так как двадцать восьмого ночью ты был в административном корпусе, я обязан тебя проверить. Ты подтверждаешь, что взял сенсар — ты его действительно взял. Что ж, предположим, документы украли вечером, а ты просто по несчастной случайности в эту ночь проник в тот же самый корпус. Но ведь ты не откровенен со мной! Ты придумываешь какую-то дикую версию со стремянкой... Двести восемнадцатый, я работаю у вас не первый день, и знаю, как совершаются такие правонарушения. Это делают вдвоем или втроем. Я могу даже точно назвать номера тех, кто был с тобой. Сделать это, или ты сам назовешь?
— Я был один.
Меня начало трясти. Я уже понял, к чему клонит Зай-зай. Он прекрасно знал, что мы были втроем, знал, кто был со мной. Он знал, что мы не брали документов (хотя непонятно, что за чушь насчет квиринского агента... Таро я знаю как облупленного с двенадцати лет. Каждый его шаг знаю, каждую мысль). Ему просто нужно услышать это от меня. Он знает также и почему я вру, почему я придумал эту дикую версию. Но ему сейчас не важно узнать, кто украл документы... к этому я отношения не имею, он это знает, может быть, он уже даже знает, кто их украл на самом деле. Может быть, и вообще никакие документы не пропадали. Просто ему нужно от меня услышать... ну не нравятся ему отношения в нашей троице!
— Твои отношения с друзьями мне совершенно не нравятся, двести восемнадцатый, — услышал я, — Ваша компания — это какой-то рассадник недисциплинированности и произвола... Вы постоянно уединяетесь, не участвуете в делах общины, противопоставляете себя коллективу. Гир Лобус, — он повернулся к начальнику квартала, — Вот вы давно занимаетесь производством и общежитием как раз на данном участке. Что вы могли бы сказать об этих ребятах — двести восемнадцатом, двадцатом и двадцать первом?
Лобус помялся. Видно было, что ему страшно неудобно.
— Я не знаю, гир Зайнек... В общем-то, они ни в чем дурном не замешаны, — начал он решительно, — конечно, бывают правонарушения. Вот и сейчас. Причем они всегда стараются друг друга выгородить. Это да. Но в общем-то, работают они хорошо, передовики... не шумят, в общежитии на них жалоб не было. В целом я не могу ничего дурного о них сказать.
Я с благодарностью посмотрел на Лобуса и тут же отвел взгляд — нечего подводить человека. Все- таки, Лобус — личность! Он может сколько угодно нас наказывать, придираться, но когда дело дойдет до серьезного — не подведет. Врать не будет. Надо же... как это он решился — сказать совсем не то, чего Зай от него ждал.
Да, сорвалась твоя атака, дорогой старвос! Зай, правда, не растерялся, и тут же начал речь на тему, что вот мол, в тихом омуте-то как раз черти и водятся, что как раз такие тихие передовики — самые опасные враги, поскольку маскируются под честных общинников, и выявить их невозможно. Они даже могут рисовать стенгазетки и участвовать в смотрах песен и плясок. Но все же с толку его слегка сбили, это было заметно.
— И вот посмотри, двести восемнадцатый. Ты ведь знаешь, что вы совершили правонарушение. Должны понести наказание за него. И вместо того, чтобы раскаяться — не говорю, прийти самому и покаяться — но хотя бы когда тебя ткнули носом, раскаяться и чистосердечно все рассказать, как было, ты начинаешь выгораживать тех, кто безобразничал вместе с тобой. Какую услугу ты этим оказываешь своим друзьям? Ты избавляешь их от административного наказания — но разве это зло? Разве наказание — это зло? Вспомни заветы Цхарна! Поработать недельку на строительстве — от этого еще никто не умер и даже не заболел. Зато ты избавляешь своих друзей от возможности примириться с общиной, с Родиной, со своей совестью!
Я слушал, опустив голову. В общем-то, Зай был прав. Все это действительно так.
Но почему-то ужасно не хочется закладывать ребят. Наверное, я какой-то просто неправильный. У меня, наверное, ценности извращенные.
— Смещены все понятия! — выдал Зай свою любимую фразу, — Теперь посмотри. Я верю, что не ты брал эти документы. Но так как ты лжешь и не говоришь всю правду, я обязан — просто обязан тебя арестовать и отправить в следственную тюрьму. А ты понимаешь, что это значит. Тебя уже не примут в Магистерию, об учебе и речи быть не может. И вообще, ты понимаешь, что произойдет с твоим социальным статусом? Даже если тебя и не посадят.
Теперь посмотри на альтернативу. Если ты честно расскажешь, каким образом вы добывали сенсар, кто был с тобой — я просто проверю эту версию, а я убежден, что она истинна, вы все трое получите небольшое административное наказание, может быть, по недельке штрафных работ. Разумеется, твои друзья в любом случае вне подозрений — они не были внутри здания в эту ночь, что установлено точно.
А как же «квиринский агент»? — подумал я. Хотя скорее всего, это просто чушь какая-то. У Зая есть такой прием— сболтнуть какую-нибудь нелепицу, чтобы человека «морально разоружить». Меня лично заведомая ложь всегда приводит в состояние полной дезориентации.
— Ты пойми, — продолжал Зай, — Я ведь вызвал тебя сейчас только для проформы. Я сразу понял, что ты лазил в здание за сенсаром, что вы были втроем, и что документов вы не брали. Но для формальности я обязан допросить тебя. Однако ты вдруг начинаешь врать и выкручиваться. С какой целью, спрашивается?
— Вы же понимаете, с какой целью, — нагло сказал я, глядя на него.
— Нет, не понимаю. По крайней мере, я обязан не понимать! Я обязан тебя арестовать. Ты понимаешь, о каких серьезных вещах идет речь!
Лобус вдруг запыхтел, полез в ящик стола и стал там зачем-то ковыряться.
— Двести восемнадцатый, — произнес Зай, глядя мне в глаза, — Выбирай. Ты под подозрением. Под очень серьезным подозрением. Ты один. Или ты сейчас сломаешь всю свою жизнь. Или просто- напросто, твои друзья получат по неделе работ. Я клянусь тебе, что твои друзья — вне подозрений, и твое признание им никак не повредит.
Мне вдруг показалось, что все это уже было когда-то. И этот бледный, словно мертвенный электрический свет. И это пресс-папье на столе в виде головы льва. И ало-белые застывшие складки
