Он указал на лагерь христиан перед городом.
«Видишь, как Твои рыцари празднуют победу?» — спросил он.
И Господь увидел, что повсюду в лагере шло великое пьянство. Пьяные рыцари и воины услаждали свой взор плясками сирийских танцовщиц. Полные кубки ходили кругом, шла игра в кости на военную добычу и…
— Слушать шутов, рассказывающих скверные сказки, вставил Раньеро, — ведь это тоже большой грех?
Шут засмеялся и кивнул Раньеро, словно говоря: подожди, я за все отплачу тебе!
— Не перебивайте меня! — снова попросил он. — Бедный шут так легко забывает то, что должен сказать! Да, так вот: Святой Петр спросил строго, не думает ли Спаситель, что Ему много чести от такого народа? На это Спаситель, разумеется, должен был ответить, что Он так не думает.
«Они были разбойниками и убийцами прежде, чем выехали из дому, — сказал Святой Петр, — и разбойниками и убийцами они остались до сего дня. И лучше бы Ты не допускал, чтобы это предприятие осуществилось. Из него не выйдет ничего хорошего».
— Эй, смотри, шут! — угрожающе выкрикнул Раньеро.
Но шут, казалось, полагал особую для себя честь в том, чтобы испытать, как далеко он может зайти, прежде чем на него бросятся и вышвырнут вон. Он продолжал неустрашимо:
— Господь только наклонил голову, как человек, признающий, что наказан справедливо. И почти в. ту же минуту Он поспешно шагнул вперед и бросил взор вниз.
«На что это Ты смотришь?» — удивился Святой Петр.
Шут изобразил все это очень живо. Слушающие увидели перед своими глазами Спасителя и Святого Петра и жаждали узнать, что же такое увидел Господь.
— Господь отвечал, что ничего особенного, — сказал шут, и тем не менее продолжал смотреть вниз. Святой Петр проследил взгляд Господа и увидел, что Он смотрит на большую палатку, перед которой на длинных копьях были насажены две сарацинские головы, а вокруг было навалено множество великолепных ковров, золотой посуды и драгоценного оружия, награбленных в священном городе. В этой палатке было то же, что и во всем лагере. Там сидела толпа рыцарей и опустошала кубки. Разница, пожалуй, состояла лишь в том, что здесь пили и шумели больше, чем в иных местах. Столько суровых и ужасных лиц, сколько он видел здесь, казалось ему, никогда еще не собиралось на пиру. А хозяин пира, сидевший на почетном месте, был страшнее всех. Это был тридцатипятилетний мужчина, огромного роста, толстый, с багровым лицом, изрезанным рубцами и шрамами, с тяжелыми кулаками и резким, громким голосом.
Здесь шут остановился на минуту, как бы боясь идти дальше, но Раньеро и другим нравилось слушать, как рассказывают о них самих, и они лишь смеялись его дерзости.
— Ты дерзкий парень! — сказал Раньеро. — Посмотрим, к чему ты ведешь!
— Наконец, Господь сказал несколько слов, — продолжал шут, — из которых Святой Петр понял, чему Он радуется. Господь спросил Петра, не ошибается ли Он, или действительно возле одного из рыцарей стоит горящая свеча?
Раньеро вздрогнул при этих словах. Только теперь он рассердился на шута и протянул было руку за тяжелым кувшином, чтобы бросить его ему в лицо, но поборол себя, чтобы услышать, будет шут хвалить его или порицать.
— Тут Святой Петр увидел, что, хотя палатка была освещена факелами, рядом с одним из рыцарей действительно стояла горящая свеча. То была большая толстая свеча, из тех, что могут гореть целые сутки. Рыцарь, не имея для нее подсвечника, собрал кучу каменьев и обложил ее кругом, чтобы она не упала.
Все общество разразилось громким смехом. Все указывали на свечу, стоявшую на столе возле Раньеро и точь-в-точь похожую на описанную шутом. Кровь бросилась в голову Раньеро, это была та самая свеча, которую он несколько часов тому назад зажег у Гроба Господня. Он не мог потушить ее по своей воле.
— Когда Святой Петр увидел эту свечу, — сказал шут, — он понял, чему обрадовался Господь, и не мог не пожалеть Его.
«Вот оно что, — сказал он, — это тот самый рыцарь, что утром первым вскочил на стены вслед за Готфридом Бульонским и которому вечером позволено было раньше всех других зажечь свечу у святого Гроба».
«Верно, — сказал Господь, — и, как видишь, свеча его все еще горит».
Шут заговорил очень быстро, изредка бросая выжидающий взгляд на Раньеро.
— Святой Петр не мог не пожалеть немного Господа.
«Разве Ты не понимаешь, почему у него горит свеча? — сказал он. — Ты, наверное, воображаешь, что он думает о Твоих муках и смерти, глядя на нее. Но он думает лишь о чести, которую приобрел, когда был признан самым храбрым в войске после Готфрида!»
При этих словах гости опять захохотали. Раньеро было очень сердит, но принудил себя тоже засмеяться. Он знал, все найдут очень смешным, если он не сумеет стерпеть этой шутки.
— Но Господь заспорил со Святым Петром, — продолжал шут.
«Разве ты не видишь, как он бережет свою свечу? — спросил Он. — Он прикрывает пламя рукой из боязни, что ветер задует ее, когда кто-нибудь приподнимает полу палатки. И он отгоняет ночных бабочек, летающих кругом и грозящих ее затушить».
Хохот становился все громче, потому что шут рассказывал чистую правду. Раньеро все труднее было сдерживаться. Он не мог допустить, чтобы кто-нибудь шутил над священной свечой.
— Святой Петр все же усомнился, — говорил шут. — Он спросил Господа, знает ли Он этого рыцаря.
«Он ведь не из тех, кто часто ходит к обедне и перебирает четки?» — сказал он. Но Спаситель не желал отказаться от своего мнения.
«Святой Петр, Святой Петр! — сказал Он торжественно. — Помни, вскоре этот рыцарь сделается благочестивее Готфрида! Откуда исходят кротость и благочестие, как не от Моего Гроба? Ты увидишь, Раньеро ди Раньери будет помогать вдовам и несчастным пленным. Ты увидишь, он будет заботиться о больных и скорбящих, как теперь он заботится о пламени священной свечи».
Тут раздался неудержимый смех. Всем, знавшим нрав Раньеро и его образ жизни, это показалось очень смешным. Но сам он нашел и шутку и смех нестерпимыми. Он вскочил, желая проучить шута. При этом он так сильно толкнул стол, состоявший просто из двери, положенной на столбы, что он зашатался и свеча опрокинулась. И тут обнаружилось, как Раньеро. дорожит тем, чтобы сохранить свечу горящей. Он успел подавить злобу, ухитрился подхватить свечу и дал. пламени разгореться, раньше чем броситься на шута. Когда же он покончил со свечой, шут уже убежал из палатки, и Раньеро понял, что не стоит его преследовать во мраке ночи.
«Я проучу его в другой раз», — подумал он и сел на свое место.
Гости уже насмеялись вдоволь, и один из них обратился к Раньеро, желая продолжить шутку.
— Верно, все-таки, одно, Раньеро, — сказал он, — что на этот раз тебе не удастся послать Мадонне самое дорогое из приобретенного в бою.
Раньеро поинтересовался, почему тот полагает, что на этот раз он не последует своему обыкновению.
— По той единственной причине, — отвечал рыцарь, — что самая драгоценная твоя добыча — это пламя свечи, которую ты в виду всего войска зажег в храме при Гробе Господнем. А его ты, конечно, не в состоянии отправить во Флоренцию.
Собравшиеся опять захохотали, но Раньеро находился в таком настроении, что мог взяться за самое смелое предприятие, лишь бы заставить их прекратить смеяться. Он позвал вдруг старого оруженосца и сказал ему:
— Приготовься, Джиованни, к долгому путешествию, завтра ты поедешь во Флоренцию с этой святой свечой.
Оруженосец прямо отказался выполнить это приказание.
— Этого я не могу взять на себя, — сказал он. — Как можно доехать до Флоренции с горящей свечой? Она погаснет раньше, чем я выеду из лагеря.
Раньеро опросил по очереди всех своих людей. От всех он получил тот же ответ. Они, видимо, даже
