добавились пять дней адаптации для пассажира. Шевек и доктор Кимоэ провели их за прививками и разговорами. Капитан «Внимательного» провел их, гоняя корабль по орбите вокруг Урраса и ругаясь. Когда ему приходилось говорить с Шевеко м, тон у него был смущенно-неуважительный. У доктора, у которого на все имелись объяснения, был готов диагноз и на это:
— Он привык относиться к чужеземцам, как к низшим существам, не совсем людям.
— По терминологии Одо, создание псевдо-вида. Да. Я думал, что, может быть, на Уррасе люди уже больше так не думают, раз у вас там столько разных языков и государств, и даже есть посетители из других солнечных систем.
— Их-то как раз очень немного, потому что межзвездные перелеты так дороги и так медленны. Может быть, так будет не всегда, — добавил д-р Кимоэ, видимо, намереваясь польстить Шевеку или вызвать его на откровенность, но Шевек не обратил на это внимания.
— Второй помощник капитана, кажется, боится меня, — сказал он.
— О, у него это религиозный фанатизм. Он — строгий эпифанист. Каждый вечер вслух повторяет наизусть «Начала Веры». Совершенно закостенелый ум.
— Значит, он считает меня… кем?
— Опасным атеистом.
— Атеистом!! Почему?
— Да потому, что вы — одонианин с Анарреса, ведь на Анарресе нет религии.
— Нет религии? Разве мы, на Анарресе, — камни?
— Я имею в виду организованную религию — церкви, вероисповедания… — Кимоэ легко приходил в смятение. Как врачу, ему была свойственна бодрая самоуверенность, но Шевек ее постоянно разрушал. Все его объяснения после двух-трех вопросов Шевека кончались тем, что он запутывался. Для каждого из них сами собой разумелись какие-то взаимосвязи, которые собеседник был не в состоянии даже заметить. Например, эта курьезная проблема с понятием «выше» и «ниже». Шевек знал, что для уррасти существенно понятие относительной высоты: в их литературе слово «выше» часто употреблялось как синоним слова «лучше», тогда как анар рести написал бы: «центральнее». Но какая связь между тем, кто выше или ниже, и тем, что кто-то — чужеземец? Это была загадка — одна из сотни.
Теперь Шевеку начала становиться ясной еще одна непонятная прежде вещь, и он сказал:
— Понимаю. Вы не признаете религии вне церквей, так же, как не признаете морали вне законов. Вы знаете, сколько я ни читал уррасских книг, а этого я так и не понял.
— Ну, в наши дни любой просвещенный человек признает…
— Трудно из-за лексики. — Шевек продолжал говорить о своем открытии. — В правийском языке слово «религия» встречается редкостно. Нет… как это у вас… редко. Не часто применяемо. Конечно, это — одна из Категорий: четвертая Модальность. Немногим удается научиться практически выполнять все Модальности. Но модальности построены из естественных способностей разума, вы же не можете всерьез считать, что у нас нет способностей к религии? Что мы могли бы создавать физику, будучи отрезаны от самой глубокой связи, которая существует между человеком и Космосом?
— О, нет, отнюдь…
— Вот это бы действительно означало — превратить нас в псевдо-вид.
— Образованные люди, безусловно, поняли бы это; но эти офицеры невежественны.
— Но разве летать в космос разрешается только фанатикам?
Такими — изматывающими для доктора и не удовлетворяющими Шевека, но чрезвычайно интересными для обоих — были все их разговоры. Для Шевека они были единственным способом исследовать новый мир, ожидавший его. Сам корабль и мозг Кимоэ были его микроскопом. Книг на «Внимательном» не было, офицеры избегали Шевека, а команде было приказано не попадаться ему на глаза. Что касается мозга доктора, то, хотя доктор был человек умный и, несомненно, доброжелательный, в голове у него была каша из интеллектуальных построений, разобраться в которых Шевеку было еще труднее, чем во всех этих переполнявших корабль штучках, приспособлениях и бытовых приборах. Эти последние казались Шевеку забавными: всего было чересчур много, все было стильно и хитроумно; но интерьер интеллекта Кимоэ Шевек находил не таким комфортабельным. Идеи Кимоэ, казалось, вообще не в состоянии двигаться по прямой; им все время требовалось обойти одно, уклониться от другого; и все кончалось тем, что они с размаху упирались в стену. Все идеи были окружены стенами, которых он, по- видимому, совершенно не замечал, хотя постепенно за них прятался. За все эти дни бесед двух миров Шевек лишь однажды увидел, как в них образовалась брешь.
Он спросил, почему на корабле нет женщин, и Кимоэ ответил, что водить грузовые планетолеты — не женское дело. Курс изучения истории и знание трудов Одо позволили Шевеку представить себе положение вещей достаточно ясно, чтобы понять этот тавтологический ответ, и он больше ничего не сказал. Но доктор задал встречный вопрос, вопрос об Анарресе:
— Д-р Шевек, правда ли, что в вашем обществе с женщинами обращаются точно так же, как с мужчинами?
— Тогда бы зря пропадало хорошее оборудование, — со смехом ответил Шевек, а когда до него дошла вся нелепость этой идеи, он опять засмеялся.
Доктор помедлил, видимо, обходя одно из препятствий у себя в уме, потом со смущенным видом сказал:
— О, нет, я не имел в виду в сексуальном отношении… очевидно, вы… они… Я имел в виду их социальный статус.
— Статус — это то же самое, что класс?
Кимоэ попытался объяснить, что такое статус, не сумел и вернулся к исходной теме.
— Неужели действительно нет никакой разницы между мужской работой и женской работой?
— Да нет, это ведь сугубо механическая основа для разделения труда, не так ли? Человек выбирает работу согласно своим интересам, таланту, силам — причем же тут его пол?
— Мужчины физически сильнее, — ответил доктор с профессиональной категоричностью.
— Да, часто; и крупнее; но какое это имеет значение, раз у нас есть машины? И даже, когда машин нет, когда приходится копать лопатой или носить на спине, мужчины, может быть, работают быстрее — те, что больше и сильнее, — но женщины могут работать дольше… Я часто жалел, что я не так вынослив, как женщина.
Кимоэ уставился на него, потрясенный настолько, что забыл о вежливости.
— Но утрата всего… всего женственного… изящества, утонченности, нежности… и потеря мужчинами уважения к себе… Ведь вы же не станете утверждать, что в вашей работе женщины равны вам? В физике, в математике, по интеллекту? Вы же не можете постоянно опускаться до их уровня?
Шевек сидел в уютном, мягком кресле и оглядывал офицерскую каюткомпанию. На смотровом экране, как голубовато-зеленый опал на фоне черного космоса, неподвижно висел сверкающий изгиб Урраса. И этот дивно красивый вид, и сама кают-компания за последние дни стали привычными для Шевека, но сейчас яркие цвета, плавные контуры кресел, скрытое освещение, столы для игр, и телевизионные экраны, и мягкие ковры — все это показалось ему таким же чуждым, как и в первый раз, когда он их увидел.
— По-моему, я не так уж много притворяюсь, Кимоэ, — сказал он.
— Конечно, мне приходилось встречать и женщин с очень высоким интеллектом, женщин, которые были способны мыслить совершенно, как мужчины, — поспешно сказал доктор, сообразив, что только что почти кричал… «Колотил руками по запертой двери и кричал», — подумал Шевек…
Шевек сменил тему разговора, но думать о ней не перестал. Эта проблема высшего и низшего, по- видимому, — одна из центральных в социальной жизни уррасти. Если для того, чтобы уважать себя, Кимоэ должен считать половину человечества ниже себя, то как ж е тогда женщины ухитряются себя уважать? Считают, что мужчины — ниже их? И как все это влияет на их половую жизнь? Из трудов Одо Шевеку было известно, что двести лет назад основными сексуальными институтами на Уррасе были «брак» — партнерство, санкционированное и проводимое в жизнь при помощи юридических и экономических санкций, — и «проституция», которая, видимо, явл ялась более широким понятием — совокуплением в экономической модальности. Одо решительно осуждала и то, и другое; и, однако же, Одо сама состояла в «браке»; и вообще, за двести лет эти институты могли претерпеть большие изменения. Если он собирается
