говорит:
— Если эта птичка улетит, я умру!
Взявшись за руки, побежали тут брат с сестренкой следом за птичкой. Словно язычок яркого пламени трепетали крылышки птички, когда она неслась меж елей. И куда бы она ни летела, от звонкого ее пения на землю тихо падали снежные звездочки... Вдруг птичка понеслась прямо в лесную чащу; снует между деревьями, а дети за ней — и все дальше и дальше от дороги отходят. То в сугробах увязают, то о камни, что под снегом спрятались, спотыкаются, то ветки деревьев их по лицу хлещут! А глаза у Маттиаса и Анны так и горят!
И вдруг птичка исчезла!
— Если птичка не найдется, я умру! — сказала Анна.
Стал Маттиас сестренку утешать, по щеке гладить.
— Слышу я, птичка за горой поет, — говорит он.
— А как попасть за гору? — спросила Анна.
— Через это темное ущелье, — ответил Маттиас.
Повел он Анну через ущелье. И видят вдруг брат с сестрой — лежит на белом снегу в глубине ущелья блестящее алое перышко. Поняли дети, что они — на верном пути. Ущелье становилось все теснее и теснее, а под конец стало таким узким, что только ребенку впору в него протиснуться.
— Ну и щель, — сказал Маттиас, — только нам можно здесь пройти! Вот до чего мы отощали!
— Хозяин Торфяного Болота позаботился, — горько пошутила Анна.
Пройдя в узкую щель, они оказались за горой в зимнем лесу.
— Ну, теперь мы за горой, — сказала Анна. — Но где же моя алая птичка?
Маттиас прислушался.
— Птичка вон здесь, за этой стеной, — ответил он.
Поглядела Анна — перед ними стена, высокая-превысокая, а в стене ворота. Ворота полуоткрыты, словно кто-то недавно тут прошел да и забыл их за собой закрыть. Кругом — снежные сугробы, мороз, стужа, а за стеной вишневое дерево цветущие ветви распростерло.
— Помнишь, Маттиас, — молвила Анна, — и у нас дома на хуторе вишня была, только она и не думала зимой цвести.
Повел Маттиас Анну в ворота.
Видят вдруг брат с сестрой — на березе, покрытой мелкими зелеными кудрявыми листочками, алая птичка сидит. И они мигом поняли — тут весна: тысячи крохотных пташек поют на деревьях, ликуют, ручьи весенние журчат, цветы весенние пестреют, на зеленой поляне дети играют. Да, да, детей вокруг видимо- невидимо: одни — берестяные лодочки вырезают и пускают их плавать в ручьи и канавы, другие — дудочки мастерят и на них играют. Вот и кажется, будто скворцы весной поют. И дети такие красивые в алых, лазоревых да белых одеждах. И кажется, будто это тоже весенние цветы в зеленой траве пестреют.
— Дети эти, верно, и не знают, что на свете водятся серые мыши-полевки, — печально сказала Анна и поглядела на Маттиаса.
А на нем одежда алая, да и на ней самой тоже! Нет, больше они не серые, будто мыши-полевки на скотном дворе!
— Да, таких чудес со мной в жизни не случалось, — сказала Анна. — Куда это мы попали?
— На Солнечную Полянку, — ответили им дети; они играли рядом, на берегу ручья.
— На хуторе Солнечная Полянка мы жили раньше, до того как поселились у хозяина Торфяного Болота, — сказал Маттиас. — Только на нашей Солнечной Полянке все иначе было.
Тут дети засмеялись и говорят:
— Верно, то была другая Солнечная Полянка.
И позвали они Маттиаса и Анну с ними играть. Вырезал тогда Маттиас берестяную лодочку, алое же перышко, что птичка потеряла, Анна вместо паруса поставила. И пустили брат с сестрой лодочку в ручей. Поплыла она вперед — самая веселая среди других лодочек. Алый парус — пламенем горит. Смастерили Маттиас с Анной и водяное колесо: как зажужжит, как закружится оно на солнце! Чего только не делали брат с сестрой: даже босиком по мягкому, песчаному дну ручья бегали.
— По душе мне мягкий песок и шелковистая травка, — сказала Анна.
И слышат они вдруг, как кто-то кричит:
— Сюда, сюда, детки мои!
Маттиас с Анной так и замерли у своего водяного колеса.
— Кто это кричит? — спросила Анна.
— Наша матушка, — ответили дети. — Она зовет нас к себе.
— Но нас с Анной она, верно, не зовет?! — сказал Маттиас.
— И вас тоже зовет, — ответили дети, — она хочет, чтобы все дети к ней пришли.
— Но она-то не наша матушка, — возразила Анна.
— Нет, и ваша тоже, — сказали дети.
Тут Маттиас и Анна пошли с другими детьми по полянке к маленькому домику, где жила матушка. Сразу видно, что это была матушка. Глаза у нее были материнские и руки тоже — материнские. А глаза ее и руки ласкали всех детей — те вокруг нее так и толпились.
Матушка испекла детям пряники и хлеб, сбила масло и сварила сыр. Дети уселись в траву и наелись досыта.
— Лучше этого я ничего в своей жизни не ела, — сказала Анна.
Тут вдруг Маттиас побледнел и говорит:
— Упаси нас бог на хутор к сроку не воротиться! Упаси нас бог коров оставить недоеными!
Вспомнили тут Маттиас с Анной, как далеко они от Торфяного Болота зашли, и заторопились в обратный путь.
Поблагодарили они за угощение, а матушка их по щеке погладила и молвила:
— Приходите скорее опять!
— Приходите скорее опять! — повторили за ней все дети.
Проводили они Маттиаса с Анной до ворот. А ворота в стене по-прежнему были приотворены.
Смотрят Маттиас с Анной, а за стеной снежные сугробы лежат!
— Почему не заперты ворота? — спросила Анна. — Ведь ветер может нанести на Солнечную Полянку снег.
— Если ворота закрыть, их никогда уже больше не отворить, — ответили дети.
— Никогда? — переспросил Маттиас.
— Да, никогда больше, никогда! — повторили дети.
На березе, покрытой мелкими кудрявыми зелеными листочками, которые благоухали так, как благоухает березовая листва весной, по-прежнему сидела алая птичка. А за воротами лежал глубокий снег и темнел замерзший студеный сумеречный зимний лес.
Тогда Маттиас взял Анну за руку, и они выбежали за ворота. И тут вдруг стало им до того холодно и голодно, что казалось, будто никогда у них ни пряников, ни кусочка хлеба во рту не было.
Алая птичка меж тем летела все вперед и вперед и показывала им дорогу. Однако в зимней сумеречной мгле она не казалась больше такой алой. И одежда детей не была больше алой: серой была шаль на плечах у Анны, серой была старая сермяжная куртка Маттиаса, что ему от хозяина Торфяного Болота досталась.
Добрались они под конец на хутор и стали скорее коров доить да воловьи стойла в хлеву чистить.
Вечером пришли дети на поварню, а хозяин и говорит им:
— Хорошо, что школа эта не на веки вечные.
Долго сидели в тот вечер в углу темной поварни Маттиас с Анной и все о Солнечной Полянке толковали.
Так и шла своим чередом их серая, подобная мышиной жизнь на скотном дворе хозяина Торфяного Болота. Но всякий день шли они в школу, и всякий день на обратном пути их в снегу на лесной дороге алая птичка поджидала. И уводила она Маттиаса с Анной на Солнечную Полянку. Они пускали там в канавах берестяные лодочки, мастерили дудочки и строили игрушечные шалаши на склонах холмов. И всякий день
