Пару минут ничего не происходило. А затем массивная входная дверь медленно отворилась, и из- за нее показалась самая что ни на есть бандитская физиономия. На мне, конечно, милицейской формы не было, но и одного вида крупной немецкой овчарки, сидящей прямо у входа, вполне хватило для того, чтобы грабителя охватила оторопь.
— Собачка? — поинтересовался он, словно не веря своим глазам. — Ты что тут делаешь? Где твой хозяин?
Мог бы и не спрашивать! Едва грабитель успел задать свой последний вопрос, как перед его носом появилась рука с пистолетом. Оторопев еще больше, деятель явно собрался напрудить в штаны от неожиданности, но сделать этого не успел. Свободной рукой Сеня дернул его на себя, освобождая мне проход внутрь музея. Конечно, я бы с большим удовольствием откусил большую часть филе именно у этого наглеца, посмевшего назвать честного милицейского пса собачкой, но поскольку у нас с Сеней существовало разделение труда, пришлось мне довольствоваться его сообщником.
— Гена, что проис… — только и успел произнести тот, прежде чем я всей массой ударил мужика в грудь, сваливая его на мраморный пол музея.
Увидев мою оскаленную физиономию у своей глотки, бандит решил, что время вопросов закончилось, и, зажмурив глаза, принялся ждать своей смерти, словно я людоед какой-нибудь. Именно по этому поводу я и высказал грабителю всё, что думаю о его умственных способностях. И почему-то мой короткий монолог поверг уголовничка в такой шок, что тот поспешил закрыть глаза и потерять сознание.
— Сторожи! — в тот же момент услышал я голос Сени и, подтащив грабителя за шкирку к двери, увидел, как мой хозяин стоит над вторым арестованным и вызывает по рации наряд.
Сверкая мигалками, патрульный «уазик» примчался через пару минут. Двое милиционеров остались охранять разграбленный музей, а мы с Рабиновичем после всех необходимых процедур, погрузив задержанных с поличным преступников в машину, отправились вместе с ними в наше отделение. Там сдали этих субъектов дежурному, а все вещдоки отнесли Попову на экспертизу, завалив его работой минимум часа на три. Кобелев же, лично присутствовавший в отделе в этот праздничный день, вынес нам с Рабиновичем благодарность за проявленную бдительность и благосклонно отпустил домой, подтвердив, что с завтрашнего дня мы находимся в отгуле.
Возражений с нашей стороны, естественно, не последовало, и мы с Сеней понеслись домой как на крыльях. Точнее, несся-то мой Рабинович, а я лишь старался от него не отстать. У меня дома срочных дел не было, а вот Сеня, несмотря на довольно поздний час, видимо, рассчитывал наверстать упущенное с той девушкой, которой планировал устроить праздник сегодняшним вечером.
Естественно, Рабиновича ждало разочарование. Девушки не оказалось дома. Видимо, решив, что ни один милиционер не заслуживает того, чтобы в праздник с душевным трепетом его бесконечно долго ждали, она отправилась отдыхать в другой компании. При этом через маму передала обращение к Рабиновичу, составленное в такой форме, что престарелая родительница не решилась его повторить вслух. Она только сказала Сене, чтобы тот больше не звонил, и повесила трубку.
В любое другое время мой Рабинович от такого поворота событий — впрочем, вполне ожидаемого! — впал бы в уныние и хандрил бы самое малое пару дней, но сегодня он лишь пожал плечами, услышав в трубке короткие гудки. И произошло это, скорее всего, оттого, что перспективы сегодняшнего нового знакомства мой Сеня видел не менее радужными. Как он сам сказал бы в таком случае, не было бы счастья, да несчастье помогло! И, приняв душ, мой Рабинович завалился спать.
А утром, ни свет ни заря, нас разбудил звонок в дверь.
Сеня, вполне справедливо полагая, что это нагрянули опять архаровцы Кобелева, вызывая нас на незапланированный служебный день, собрался спустить на оных всех кобелей, то бишь меня, но вовремя решил сначала спросить, кого там нелегкая принесла. Оказалось, что это Жомов с Поповым, чему мой хозяин, да и я тоже, немало удивились.
— Если вы здесь для того, чтобы тащить меня на работу, то обломайтесь, — вместо приветствия разъяснил им политику партии мой Сеня. — У меня сегодня отгул. Завтра и послезавтра тоже. Так что можете катиться отсюда к любой, на ваш выбор, матери.
— Да кому твоя работа нужна, — фыркнул Ваня Жомов и, бесцеремонно отодвинув в сторону моего хозяина, красовавшегося на весь подъезд в синих семейных трусах, прошел в гостиную. Она же спальня, она же рабочий кабинет, она же всё остальное, что только взбредет в голову, поскольку квартира у нас с Сеней однокомнатная.
— Так, от своего имени мы тебя поздравили, — проговорил Ваня, выставляя на стол бутылку водки. — Остальным будешь выставляться сам.
— Если вы думаете, что каждый раз после задержания каких-нибудь уродов я вас буду водкой поить, то сильно ошибаетесь, — сухо ответил Рабинович. — Морды у вас от таких царских милостей треснут.
— Ну, за уродов можешь и не выставляться, а за вчерашних точно придется, — осклабился Ваня. — Ты же у нас теперь почти герой.
— Не понял, — потребовал объяснений мой хозяин, да и мне стало любопытно, что это еще за повод для пьянки Жомов с Поповым надумали.
— Вот, смотри, — проговорил Андрюша, выкладывая на стол какие-то фотографии. Мне снизу их видно не было, но догадаться, что на совсем свежих фото были отображены наши вчерашние трофеи, изъятые у музейных воров, было нетрудно.
— И что это такое? — сухо полюбопытствовал Сеня, так и не понимая, к чему клонят друзья.
— Ты что, ничего не понимаешь? — так искренне удивился Попов, что я даже подумал о том, что ошибся в своих предположениях. Судя по его тону, на фотографиях должны быть отображены отнюдь не вчерашние находки, а как минимум все самые красивые девушки города, которых Сеня просто обязан был знать в лицо.
— Это же самая редкая в нашей стране коллекция фигурок майя, датируемая 650-800 годами нашей эры, — развеял мои сомнения умница Андрей.
— А ты откуда про это знаешь? — подозрительно покосился на него Жомов. — Хочешь сказать, на таких штучках даты изготовления и срок годности проставлены?
— Дурак ты, Ваня, — сделал вывод Попов и едва успел увернуться от подзатыльника. — Книги читать иногда нужно, а не ограничиваться одним букварем. Это фигурки расцвета классического периода майя, закончившегося примерно за сто пятьдесят лет до того момента, как их культуру почти полностью поглотили тольтеки.
— И сколько же они могут стоить? — чисто рефлекторно поинтересовался Рабинович, но затем поправился: — Может быть, объясните мне, что происходит?
Ваня, слегка обидевшийся на «дурака», демонстративно промолчал, но этого никто, кроме меня, не заметил, поскольку Андрюша Попов начал заливаться соловьем. К великой радости нашего эксперта- криминалиста, грабители, которых вчера мы с Сеней поймали, вытащили из музея именно фигурки майя, изучением которых Андрюша и увлекался в последнее время.
В музей злоумышленники попали еще днем, когда выставка, приуроченная к празднованию Дня города, просто ломилась от посетителей, в том числе и иностранных, прибывших к нам специально для того, чтобы посмотреть на эту коллекцию. Меры предосторожности, конечно, формально были весьма повышенными, но на самом деле организаторы выставки почти не опасались ограбления, прекрасно понимая, что такую редкую коллекцию фигурок майя продать будет почти невозможно. Поэтому и не так серьезно охраняли, как следовало бы. Грабители, заранее знавшие о готовящейся выставке, спланировали свой налет загодя. Конечно, об истинной ценности фигурок они ничего не знали, но надеялись, что смогут ее выгодно для себя продать. И когда прилив посетителей музея достиг пика, они просто спрятались в одном из подсобных помещений, в приготовленное заранее, во время предыдущих визитов, место. Подождав, пока музей закроется и представление на центральной площади будет в самом разгаре, грабители изнутри отключили сигнализацию и собрали с выставочных стендов всё, что попалось им под руку. На пульте в отделении отключение сигнализации, конечно, заметили, но пока смогли бы направить к музею какой-нибудь не занятый наряд для проверки, грабители успели бы скрыться. Если бы, конечно, не мы с Рабиновичем.
