— Ты еще учишься в школе?
— Один год отучилась, — ответила она. — С меня этого было довольно.
— Ты не ходишь в школу? — Я был потрясен таким известием. — Вот это да!
— Ну, положим, ее школа еще не окончилась, — отозвалась мать Чили, не прерывая своего шитья. — Школа тумаков, которые раздает жизнь, вот что я имею в виду.
— Ох, мама, — вздохнула Чили; в ее губках сердечком эти два слова звучали для меня как музыка. Я позабыл о боли. Для такого мужчины, как я, боль была просто ничем. Я выдержу все что угодно, правильно сказала мама Чили. Я окинул взглядом мрачную полутемную комнату, обставленную старой и обшарпанной мебелью; когда я снова взглянул в лицо Чили, это было все равно что увидеть солнце после долгой ночной бури. Йод безжалостно жег, но прикосновения рук Чили были легки и нежны. Я подумал, что, должно быть, нравлюсь ей, иначе бы она не стала обращаться со мной так осторожно и заботливо. Я видел ее совсем голой. За всю свою жизнь я не видел обнаженных женщин, кроме мамы. Я знаком с Чили всего ничего, но что значит время, когда говорит сердце? Сейчас мое сердце говорило с Чили Уиллоу, которая мазала мне царапины и москитные укусы йодом и улыбалась. Мое сердце говорило ей: Если бы ты была моей подружкой, я бы подарил тебе сотню светляков в бутылке из зеленого стекла, чтобы ты не сбилась в темноте с дороги. Я бы подарил тебе луг в диких цветах, среди которых не было бы двух одинаковых. Я бы подарил тебе свой велосипед с золотым глазом в фаре, чтобы он защищал тебя. Я бы написал для тебя рассказ, в котором ты была бы принцессой, и поселил бы тебя в замке из белого мрамора. Если бы ты сказала, что я нравлюсь тебе, я бы подарил тебе волшебство. Только скажи, что я тебе небезразличен. Только скажи…
— А ты храбрый парень, — сказала мне Чили. Где-то в дальнем, самом темном углу хижины заплакал ребенок.
— О Господи, — вздохнула мама Чили, откладывая шитье. — Опять Бубба проснулся. Поднявшись из кресла, она двинулась в угол, откуда доносился плач, шлепая своими резиновыми тапками по дощатому полу.
— Сейчас я его покормлю, — сказала Чили, — пускай потерпит минутку.
— Ничего, не отвлекайся, я покормлю его. Билл скоро вернется, и на твоем месте я бы надела колечко — ты же знаешь, он от этого бесится.
— Да, знаю, — вздохнула Чили. Глаза Чили потемнели, что-то в ее лице погасло. Она приложила ватку к последней царапине на моем плече и закупорила пузырек с йодом.
— Все, теперь ты здоров. Больница закрыта. Мать Чили вышла к нам, держа на руках младенца, которому не было еще, наверное, и года. Я остался стоять посреди комнаты, а Чили поднялась с колен и, повернувшись, прошла на кухню. Когда она вернулась, на безымянном пальце ее правой руки появилось тоненькое золотое колечко. Чили взяла у своей матери ребенка, уселась с ним в кресло-качалку и, покачиваясь, что-то тихо запела.
— Он постоянно хочет есть, — объяснила мне мать Чили. — Вырастет богатырем, это уж точно. Сделав шаг к окну, она чуть отодвинула грязную занавеску.
— А вот и Билл. Он подкинет тебя до дома, паренек. Я услышал, как во дворе зарычал грузовик, затормозивший чуть ли не у самого крыльца. Дверь заскрипела и стукнула, закрывшись. В комнате появился Билл: он был высок и строен, у него были коротко стриженные волосы ежиком, карие глаза с тяжелыми веками, и ему было, наверное, все восемнадцать. На Билле были грязные джинсы и голубая рубашка с пятном машинного масла на груди, а в довершение всего он жевал спичку.
— А это кто такой? — первым делом поинтересовался он.
— Паренька нужно подвезти в Зефир, — ответила Биллу мать Чили. — Он заблудился в лесу.
— Обратно в Зефир я ни за что не потащусь! — отрезал Билл и цыкнул зубом. — Я только что чуть не изжарился в этом чертовом грузовике!
— Где ты был? — спросила Билла Чили, укачивая ребенка.
— Чинил тачку старика Уолша. И если вы думаете, что это было плевое дело, то лучше бы вам не злить меня. Бросив взгляд на Чили, Билл прошествовал на кухню. Я видел, как его взгляд не остановился ни на ее лице, ни на золотых волосах, потому что он смотрел на нее и не видел, словно ее и не было здесь вовсе, и лицо Чили стало безжизненным и тоскливым.
— Деньги-то хоть привез? — подала голос мать Чили.
— Да, денег я привез. Вы что, держите меня совеем за идиота, думаете, я буду задарма ломаться в такую жарищу?
— У Буббы кончилось молоко! — подала голос Чили. Я услышал, как в кувшин полилась тухлая вода из носика насоса.
— Черт, — ругнулся Билл.
— Так ты отвезешь паренька в Зефир или нет? — снова спросила мать Чили.
— Нет, — ответил Билл.
— Подержи-ка. — Чили поднялась из кресла и передала ребенка матери. — Я сама отвезу его.
— Вот уж черта с два! — Билли снова вошел в комнату, держа в руке кружку с очередным Флинстоуном на боку, в которой плескалась вода. — У тебе больше нет прав, и потому я не дам тебе сесть за руль!
— Пойми, этому мальчику нужно…
— Не твое дело развозить пацанов по домам, — оборвал ее Билли, при этом его глаза снова смотрели на Чили и не видели ее. — Твое место в доме. Объясните ей, миссис Парселл.
— Я под чужие дудки не пою, — ответила мать Чили. Отстранив ребенка, которого протянула ей дочь, она снова опустилась в кресло-качалку, закурила новую сигарету и взялась за штопку. Допив коричневатую воду из кружки до дна, Билли поморщился.
— Ладно. Черт с ним. Отвезу его на бензозаправку рядом с авиабазой. Там есть телефон, и он сможет оттуда позвонить своим родичам.
— Как ты смотришь на это, Кори? — спросила меня Чили.
— Я… — Моя голова до сих пор шла кругом от вида золотого колечка на руке Чили. Боль никак не отпускала мое сердце. — Это меня устроит. Вполне.
— Верно, пацан, соглашайся на то, что предлагают задарма, или отваливай, — подхватил Билл. — Мне ничего не стоит спустить твою задницу с крыльца.
— У меня нет денег, чтобы звонить из автомата, — сказал я.
— Пацан, ты вообще никуда не годишься, у тебя чертовски жалкий вид, — заявил Билл, возвращаясь с кружкой обратно на кухню. — Своих денег у тебя нет, а кроме того, ты пытаешься отнять деньги у меня. Мне работать надо, а не катать мальчишек по лесу! Чили засунула руку в карман джинсов.
— У меня тут есть пара монеток, — сказала она, и на свет появился маленький пластиковый кошелек в форме сердечка. Пластик потрескался, сам кошелек был стареньким и затертым, из тех, что покупают маленьким девочкам у Вулворта за девяносто девять центов. Чили открыла защелку кошелечка. Я заметил внутри немного денег, в основном мелочь.
— Мне нужен всего дайм, — торопливо сказал я ей. Чили протянула мне дайм с головой Меркурия на орле, я взял у нее монетку и засунул в карман своих джинсов. Чили подарила мне улыбку, что само по себе стоило целого состояния.
— Счастливо добраться до дома.
— Теперь все будет в порядке, я не заблужусь больше. Я взглянул на личико ребенка и увидел, что у него такие же васильковые глазки, как и у Чили.
— Если идешь, то пошли. Толкнув меня, Билл прошествовал к двери. На своих жену и ребенка он даже не взглянул. Он вышел на улицу, крепко хлопнув сетчатой дверью, и я услышал, как взревел мотор пикапа. Я просто не мог оторваться от Чили Уиллоу. Позже, по прошествии многих лет, я услышал об “электричестве”, о флюидах, что возникают между людьми, и узнал, что это означает; отец рассказывал мне, как это бывает у птиц и пчел, да и тогда я уже много что знал от своих одноклассников. Но все, что я знал в тот миг, была невыносимая тоска разлуки, а еще ужасное желание быть старше, выше, сильнее, мужественнее. Чтобы суметь поцеловать губы на этом милом лице и повернуть время вспять, чтобы
