как ты говоришь. Жизнь не бывает вот такой черно-белой. Уинтерс отчасти прав — кое-что стоящее еще осталось. Ты об этом забываешь.
— Правда? И что же я забываю?
Я запнулся. Он загонял меня в угол.
— Ну… ты вот все еще поешь с удовольствием. Это ж так, и ты это знаешь. Может, есть еще что-то. Ты же когда-то сочинял свои вещи, и тоже получал от этого удовольствие. Почему бы тебе не поработать над новыми песнями? Ты же ничего не написал с самого Взрыва. Или почти ничего.
Кит подобрал пригоршню листьев и стал по одному кидать их на ветер.
— Думал я об этом. Ты и представить себе не можешь, сколько я об этом думал, Гэри. И пробовал Но ничего не выходит. Ничего. — Голос у него смягчился. — В старое время все было по-другому. Ты знаешь, почему. Каждый раз, когда я пел, Санди сидела среди публики. А когда я выдавал что-нибудь новое, свое, я видел, как она расцветала. Стоило ей улыбнуться как-то по-особому, и я был уверен, что сочинил что-то очень приличное. Она гордилась мной и моими песнями. — Он потряс головой. — Теперь ничего этого нет, Гэри. Ну, напишу я песню, ну спою… и что? Кому до этого есть дело? Тебе? Ну да, может, ты да еще несколько человек, вы ко мне подойдете, скажете: «Слушай, Кит, ты гений». Но это все не то. Мои песни — это было очень важно для Санди, как для меня было важно то, что она делала на сцене. А теперь до моих песен никому нет дела. Я говорю себе, что это неважно, что сочинительство доставляет удовольствие само по себе, даже если оно никому не нравится. Я все время повторяю это себе. Но от того, что говоришь «сахар», во рту слаще не становится.
Иногда мне кажется, что я должен был сказать в тот момент ему: «Кит, твои песни для меня — самое важное в мире». Но ведь это было не так, черт бы его побрал. Кит был моим другом, и я не мог ему врать, даже во спасение. К тому же он бы мне и не поверил. У Кита было чутье на неправду. В общем, я запутался.
— Кит, если бы ты попробовал, может, и нашел бы кого-нибудь вроде нее. У нас в общине есть девушки, очень славные, не хуже Санди, только ты их держишь на расстоянии, а зря. Ты бы мог кого-нибудь найти.
Кит холодно на меня посмотрел — ветер, и тот был теплее этого взгляда.
— Мне не надо «кого-нибудь», Гэри, — сказал он, поднял коробку, открыл ее и показал мне иглу. — У меня есть Санди.
В ту неделю Кит дважды отправлялся в прошлое, и оба раза он уходил с поляны торопливо, как в лихорадке. Раньше он еще сидел около часа вместе с нами, а потом незаметно отчаливал к ручью. Но теперь он приносил коробку из-под сигар с собой и убегал чуть ли не раньше, чем замрут последние звуки «Я и Бобби Мак-Ги».
Все, конечно, помалкивали. Все знали, что Кит путешествует, все знали, что хронин у него кончается. Мы все понимали, и все ему прощали. Понимали все, кроме Пита, бывшего капрала в роте Уинтерса. Мы ему ничего не объяснили — ни ему, ни Уинпотерсу, ни Чокнутому Гарри. Но однажды вечером, когда Кит пел, я заметил, как Пит с любопытством смотрит на коробку из-под сигар у ног Кита. Он что-то сказал Жанне, девчонке, с которой спал, а она ответила. Я так понял, что она ему все растолковала.
И я оказался прав. И еще как прав.
Уинтерс и Чокнутый вернулись ровно через неделю, и вернулись не одни. С ними приехали трое подростков, парнишка и две девочки, которых они нашли где-то на западе в компании крыс. «В компании» — это конечно эвфемизм. Они были рабами этих мерзавцев, а Уинтерс с Чокнутым освободили их.
Я не стал спрашивать, что стало с крысами. И так можно было догадаться.
В тот вечер, да и на следующий день, в общине царило оживление. Ребятишки немного нас побаивались; пришлось как следует постараться, чтобы успокоить их. Уинтерс решил, что им нужно собственное жилье, и они с Питом начали строить планы насчет еще одной хижины. А первую они уже заканчивали.
Впоследствии выяснилось, что Уинтерс и Пит беседовали не только про строительство. Мне бы надо было самому об этом догадаться, когда я несколько раз подмечал, как Уинтерс с любопытством поглядывает на Кита.
Но я не догадался. Так уж получилось. Как и все, я был слишком занят новенькими: надо было узнать их получше, дать им пообвыкнуться и успокоиться. Все это было совсем не просто.
Вот и получилось, что прошло четыре дня после возвращения Уинтерса, а я так ничего и не заподозрил. На четвертый день, вечером, я был на поляне, слушал, как поет Кит. Он только что закончил «Этот ветер зовут Мария» и собирался начать вторую песню, как в круг неожиданно вошла целая группа. Впереди шел Уинтерс, а за ним Чокнутый Гарри с тремя новенькими. Были там и Пит, в обнимку с Жанной, и еще несколько человек — они все пришли из общего дома вслед за Уинтерсом.
Кит, наверно, подумал, что они хотят послушать, и начал играть, но Уинтерс его остановил.
— Подожди, Кит, — сказал он. — Нам сейчас надо разобраться с одним делом, пока мы тут все вместе. Поговорить надо.
Пальцы Кита замерли, музыка оборвалась. Только шумел ветер да потрескивали в огне листья. Все смотрели на Уинтерса.
— Надо поговорить про путешествия в прошлое, — сказал Уинтерс.
Кит положил гитару и глянул на коробку из-под сигар, лежавшую возле камня, где он всегда сидел.
— Говори, — сказал он.
Уинтерс огляделся, внимательно всматриваясь в бесстрастные, лица, как будто взвешивал все перед тем, как заговорить. Я тоже обвел глазами круг.
— Мне сказали, что в общине есть запас хроника, — начал Уинтерс, — и что ты путешествуешь. Это так?
Когда Кит нервничал, он всегда начинал теребить свою бороду.
— Так, — сказал он.
— И больше этот хронин никак не использовался? — спросил Уинтерс. Его сторонники стояли за ним, словно фаланга.
Я поднялся. Спорить, сидя на земле, было как-то неловко.
— Кит первый нашел хронин, — сказал я. — Мы осматривали городскую больницу, после того как там побывала армейская часть. Лекарств там оставалось всего ничего. Они сейчас лежат на складах общины, на тот случай, если понадобятся. А Киту нужен был хронин, и мы его ему отдали. Нам он ни к чему.
Уинтерс кивнул.
— Понятно, — веско произнес он. — Я вовсе не критикую то ваше решение. Просто вы тогда не сообразили, что хронин можно использовать не только для путешествий. — Он остановился на минуту, потом продолжил, обводя всех нас взглядом. — Хронин — очень мощный препарат. Это важный ресурс, а в нашем положении нам позарез нужны любые ресурсы. А то, что делает Кит, — преступная трата препарата. Он вовсе не для этого предназначен.
Тут Уинтерс сделал ошибку. Лекции насчет злоупотребления наркотиками тут на «ура» не пройдут. Видно было, как люди начинают закипать.
Рик, высокий худой парень с вандейковской бородкой, не пропускавший ни одного концерта, ответил Уинтерсу, не поднимаясь с земли.
— Мура собачья, — сказал он. — Хронин, он для того, чтобы летать во времени, полковник. Им и пользуются, чтобы тащиться.
— Верно, — сказал еще кто-то. — И мы его отдали Киту. Я вот не хочу летать, а он хочет. И что тут плохого?
Но Уинтерс быстро подавил враждебность.
— Ничего плохого не было бы, — сказал он, — будь у нас неограниченный запас хронина. Но его нет. Ведь так, Кит?
— Да, — спокойно сказал Кит. — Совсем немного осталось.
