так и скачет, как мартышка по веткам, – усмехнулась Антонина и вдруг уткнулась лицом в плечо подруги. – Что толку от красивого мужика, если он ни богу свечка, ни черту кочерга… Это сейчас он хоть немного побаивается, что брошу его, где ж еще он на дурничку брюхо свое будет набивать, а распишемся – совсем обнаглеет, скажет, теперь уж никуда не денется.
– Да-а, дела что сажа бела! – Людмила погладила подругу по голове. – А мне кажется, зря ты паникуешь: любит он тебя, просто работа у него такая.
– А мне от этого легче? – Антонина подняла голову и сердито сверкнула глазами. – Если появится сегодня, то с ходу вопрос ребром поставлю: или я, или работа его поганая!
– А если он все-таки работу выберет?
– А я, думаешь, сомневаюсь в этом? Она же для него и мать, и жена, и любовница. Мент проклятый! – выругалась Антонина и вытерла кулаком глаза. – Совсем у меня крыша от него поехала! – И разрыдалась окончательно. – Люблю я его, Мила, просто спасу нет, как люблю! Позвонит на работу, жди, мол, вечером, и я тут же все, готова, поплыла от счастья, ничего не вижу, не слышу, через десять минут на часы пялюсь, когда уж можно будет домой бежать. А дома тоже покоя нет: под окнами туда-сюда бегаю, все слушаю да выглядываю, не подъедет ли. И хорошо, если, как обещал, вечером придет, а то ведь и под утро завалится – ни рожи ни кожи от усталости, а зачастую, бывает, только пообещает… – Она махнула рукой и опять обняла Людмилу за плечи. – Совет мой тебе, подружка, никогда не влюбляйся в милиционера, если лишних переживаний не хочешь.
Людмила усмехнулась:
– Вот уж на это точно не надейся! Я Вадика ни на какую милицейскую рожу не променяю, пусть она хоть золотой будет, или серебряной, или такой красивой, как у твоего драгоценного Стаса.
– Ну, это ты зря про рожу-то! – обиделась вдруг Антонина. – Сама знаешь, что сейчас в райотделе ни одного подонка не осталось, с которыми ты прежде воевала. Всех разогнали! Пара алкашей, правда, еще имеется! Но Стас говорит: Барсуков им предложил по собственной инициативе рапорты написать, пока дело до греха не дошло.
– Тоня, а за что его Барсом прозвали? – Людмила налила себе чаю из самовара и взяла из вазочки карамельку. – Шибко крутой, что ли?
– Говорят, что крутой! Стас с ним вместе в Высшей школе милиции в Омске учился, правда на курс младше, так такие легенды о нем рассказывает! Девки за ним гуртом бегали, в волейбол, в футбол как бог играл, чемпион по боксу… И опером был классным. – Антонина вздохнула. – Милицейская, как ты говоришь, рожа, а школу и академию с красным дипломом закончил. И звание досрочно по приказу министра получил. В тридцать пять уже подполковник. Это для тебя что-нибудь значит? Голова, выходит, у него соображает.
– Возможно, и соображает, только что ж он После академии и вдруг в нашу дыру согласился поехать?
Или успел проштрафиться?
Антонина посмотрела на подругу и, присвистнув от удивления, покрутила пальцем у виска:
– Ты точно не от мира сего, Людка! Вся деревня уже в курсе, почему он сюда приехал.
– Ну, так будь добра, доведи до сведения своей непутевой подруги эти сплетни.
– Это не сплетни, – рассердилась вдруг Антонина. – Говорят, об этом даже в газетах писали. Самого Барсукова жена лет пять назад бросила и замуж за какого-то банкира выскочила. Сына с собой забрала… А прошлой зимой этого самого банкира в машине вместе с женой и грохнули. Сынишка Дениса Максимовича только по счастливой случайности спасся. Его из машины взрывом выбросило.
Тяжелая контузия, сильные ушибы, но жив остался.
Сейчас он в санатории вместе с дедом, отцом Барсукова. И все бы хорошо, да только не разговаривает мальчонка – то ли контузия на него повлияла, то ли до сих пор от шока прийти в себя не может.
– О господи! – Людмила вздохнула. – Бедный ребенок! Выходит, Барсуков из-за сынишки сюда приехал? – Ну, наверно, не только из-за него. – Антонина внимательно посмотрела на нее. – Стас по секрету мне сказал, что Барсуков тех поганцев брал, которые взрыв устроили, и, кажется, не слишком благородно с ними обошелся. А поначалу ему в городе хорошую должность предлагали…
– А сколько мальчику лет?
– Точно не знаю, но вроде лет шесть-семь.
– Господи, маленький совсем! – вздохнула Людмила.
Антонина покосилась на нее:
– А теперь скажи, по-честному только, как тебе его папаша показался?
Людмила недовольно поморщилась:
– Опять ты за старое! Я же сказала: весьма неприятный тип. Мрачный, смотрит исподлобья…
Антонина закинула руки за голову и неожиданно громко рассмеялась:
– Мрачный, говоришь? А что ж тогда этот неприятный тип самолично тебя до моего дома довез?
– И до сих пор подобного порыва простить себе не может. Он, похоже, это из элементарной вежливости предложил и, поверь, даже зубами заскрипел от огорчения, когда я вдруг взяла да согласилась!
– Ох и дура ты все-таки, Милка, любые души прекрасные порывы готова осмеять и извратить самым непотребным образом. Потому и шарахаются от тебя мужики, что ты им никакой свободы слова и действия не позволяешь.
– У меня жених есть. – Людмила с неприязнью посмотрела на подругу. – Можешь что угодно по этому поводу думать, но я люблю Вадика и не собираюсь крутить за его спиной сомнительные романы.
– Ну, как же, как же, в школе учились и кое-что из классики помним: «Но я другому отдана, и буду век ему верна…». Интересно, твой Вадим тоже посторонних женщин избегает или как?.. – Антонина с явно преувеличенным интересом заглянула в глаза подружки. – Сколько ему? Тридцать есть уже? Даже тридцать два? И как ты думаешь, он в вашу супружескую постель абсолютным девственником ляжет?
– Антонина, – подруга грозно посмотрела на нее, – иногда мне хочется тебя удавить!
– А мне тебя! – не растерялась Тонька. – Такой классный мужик в селе появился, а ты на него – ноль внимания, фунт презрения! Да твой Вадик ему и в подметки не годится! Смотри, подруга, брошу я своего криминалиста и вплотную займусь этим Барсуковым. Что-то глаз у меня на пего разгорелся!
– Это твое личное дело! – сухо сказала Людмила. – Смотри только, чтобы спираль не перегорела от чрезмерного усердия, а то придется в темноте не глазами сверкать, а тем фонарем отсвечивать, что Стас не преминет тебе навесить, когда о твоих новых интересах прознает.
– А ты за меня не бойся! – рассердилась Тонька. – Не хочешь любовь с милицейским начальством крутить – твое дело. Думаю, с этим у него и без тебя не заржавеет. Вон ко мне в дружину уже десять новых девок записались. Даже Надька из детсада рысью прибежала, свой священный долг исполнить, а попутно, если получится, начальника РОВД закадрить. А мне что, пусть пытаются, главное, теперь никаких проблем с дискотеками не будет – вон сколько добровольных помощниц появилось.
– Что ж, этот Барсуков и на дискотеки твои ходит? – ехидно справилась Людмила.
– Естественно! Танцевать не танцует, но время от времени появляется, контролирует ситуацию, общается с народом и тут же проверяет, как милицейский наряд службу несет. Да, к слову, – Тонька посмотрела на часы, озабоченно покачала головой, но тут же перевела взгляд на подругу, – завтра мы с ним как раз по поводу народной дружины встречаемся. Вот уж присмотрюсь я к нему так присмотрюсь! – Она потерла ладони. – Точно не уйдет от меня живым, мамой клянусь!
– Не глупи, Антонина! – нахмурилась Людмила. – На кой ляд он тебе сдался! Со Стасом хотя бы поговорить можно, пошутить, посмеяться.
– А давай я его тебе уступлю. Испытания на разговорчивость он на «ура» прошел, и в постели, если расшевелишь, тоже очень даже неплох!..
– Дура ты, Тонька! – окончательно рассердилась на нее Людмила. – Все разговоры у тебя об одном и том же. Постыдилась бы!
– Ох, какая совестливая! Какая морально устойчивая! – Тонька сердито стукнула чашкой по столу, остатки остывшего чая выплеснулись на клеенку. – Жди-дожидайся своего Вадима, пока окончательно в
