подлостью.

— Ну, Тапочкин, — Катя с благодарностью склонилась над мужем и специально включила лампу, чтобы получше рассмотреть его, — теперь-то я знаю, на что ты способен… И пощады не жди!

— Я и не жду.

— Погоди-ка! А у тебя прыщик на щеке. Свеженький. Давай я выдавлю!

34

Эскейпер снова хотел набрать Ветин номер, но в снятой трубке вместо длинного гудка вдруг услышал ее голос:

— Алло, это я…

— Наконец-то! Ну нельзя же так!

— Извини, так получилось…

— Ты где? У врача? Что он сказал?

— Я не у врача. Я внизу.

— В каком смысле?

— Я внизу, около твоего дома.

— Зачем ты приехала? Я же просил!

— Так получилось. Башмаков с трубкой выскочил на балкон и увидел внизу рядом с «фордом» и «газелью» розовый джипик. Вета — в белом коротком платьице — стояла запрокинув голову и прижав мобильный телефон к уху. Телефона видно не было, и казалось, она держится рукой за щеку. Анатолич и водила, оторвавшись от мотора, с удивлением взирали на девушку.

— Ну здравствуй, эскейперчик! — Башмаков услышал в трубке Ветин голос и увидел, как она махнула ему ладошкой. В ответ он поднял руку в каком-то идиотском индейском приветствии. Его поразило, что фигурка Веты отсюда, с одиннадцатого этажа, кажется крошечной, а голос звучит громко и отчетливо. Маленькая Вета и большой голос…

Маленькая Вета снова помахала Олегу Трудовичу, а большой голос сообщил:

— Я не одна.

— В каком смысле?

Анатолич и водила, изумленные таким балконно-телефонным способом общения, тоже задрали головы и смотрели теперь на эскейпера. Затем газельщик повернулся к бывшему полковнику, спрашивая, должно быть, тот ли это самый исчезнувший заказчик. Анатолич кивнул задранной головой.

— В каком смысле? — повторил эскейпер.

— Понимаешь… Тут распахнулась дверца джипика, и оттуда высадилась Катя собственной персоной. Она тоже помахала мужу рукой. Даже сверху Олег Трудович заметил, что жена побывала в парикмахерской и сделала укладку. «Когда только успела!»

Анатолич и водила уставились теперь на Катю. У эскейпера потемнело в глазах, и он, хватаясь за пульс, решил, что теряет сознание, но потом сообразил: это дымное облако тьмы наползло на солнце и золотой купол храма Зачатия праведной Анны угас.

«Если свет, который внутри тебя, это тьма…» — вспомнил он.

— Ты почему молчишь? — беспокойно спросила Вета.

— Зачем ты это сделала?

— Это не я… Екатерина Петровна сама меня нашла. И вы, оказывается, спите совсем не в разных комнатах!

— Какая разница, в каких комнатах мы спим! Вета…

— Огромная разница! Маленькая Катя вдруг отобрала у маленькой Веты мобильный телефон, и в трубке послышался большой Катин голос:

— Алло, дорогой, ты собрался в поход?

— Откуда ты узнала?

— Ты меня недооцениваешь. Я давно все знаю…

— Давно? А почему…

— А потому!

— Что ты хочешь?

— Я? Ничего. Это ты все время чего-то хочешь. А я просто хочу посмотреть тебе в глаза. На дорожку. Хочу услышать от тебя: «До свиданья, Катя! Спасибо тебе за все хорошее!» И больше ничего. Я прожила с тобой двадцать лет. Имею право…

— Катя, звонил Костя…

— Давай не по телефону. Это смешно. Сейчас мы поднимемся и все спокойно обсудим. Спокойно! Вета очень славная девочка. Тебе с ней будет хорошо. На Кипре. И если ты захочешь, я тебя отпущу. Если захочешь… Ставь чайник. Ты купил чего-нибудь вкусненького?

— Торт.

— Какой?

— «Триумф».

— Свежий?

— Свежайший…

— Тогда мы идем!

В телефоне запищали короткие гудки. Маленькая Катя обняла маленькую Вету за плечи, и они направились к дверям. За ними следом побарбосил газельщик. Все трое скрылись под козырьком подъезда. Но водитель сразу вернулся, в ярости пнул ногой колесо «газели», влез в кабину, взревел мотором и уехал. Анатолич продолжал смотреть на соседа. Эскейпер развел руками, объясняя другу трагизм текущего момента, и побрел в комнату.

От сквозняка узкая тюлевая занавеска втянулась внутрь и напоминала странную белую кружевную лестницу, уводящую куда-то вверх. Эскейпер огляделся и застыл взглядом на бочонке, где метался, как безумный, «сомец», то ударяясь о прозрачное дно, то почти выпрыгивая из воды. В его черных, обведенных перламутром глазах были отчаяние и тоска. «Свежайший! — улыбнулся Башмаков, щелкнув ногтем по стеклу. — Свежайший!» — повторил он с ненавистью. И вдруг, схватив бочонок, метнул его в стену. Вода и осколки брызнули во все стороны. На обоях, влажно темнея, проступили контуры неведомого материка. Гневный стыд, сгустившись в омерзительное слово — «свежайший», ел сердце. Эскейпер увидел возле кресла трепещущее каллихтовое тельце и с хрустом растер его ногой по паркету. Запахло рыбьим жиром. Оглушительно затилибомкал звонок.

Башмаков замер, тупо соображая, как нужно вести себя с Катей и Ветой. Улыбнуться и пошутить… Послышалась металлическая возня ключей.

Улыбнуться и поцеловать в щеку сначала Катю, а потом Вету. По старшинству…

— Да идите вы все — в орхидею! Эскейпер бегом, поднырнув под занавеску, метнулся на балкон, вскочил на перила и хотел спрыгнуть к соседям, но подошва, испачканная рыбьей мокрядью, соскользнула. Путаясь в веревках, он сорвался и повис, успев в последний момент ухватиться за край ящика с землей. Скрежетнули гвозди, а доски, скрепленные железной скобой, прогнулись, но выдержали. Он глянул вниз: на далеком асфальтовом дне безучастный Анатолич по-страусиному уткнулся в мотор «форда».

«Помогите!» — хотел крикнуть Башмаков. Но из горла, сжатого вздыбленной грудью, выбрался лишь невнятный хрип. Он попробовал подтянуться и не смог: изнывающие от тяжести пальцы потеряли сразу половину своей цепкости.

— Тапочкин, мы пришли! — донесся из квартиры Катин голос.

«Вдвоем они меня вытащат!» — подумал Башмаков и зарыдал.

Но зарыдал внутренне, боясь пошевелить даже лицом, потому что от малейшего движения гвозди вытаскивались из пробоин, доски кряхтели, а пальцы изнемогали. Он плакал, но глаза были совершенно сухие — слезы, тоже внутренние, соленой горечью переполняли рот. И тут Олег Трудович услышал:

— Не плачь, шкет!

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату