ругательства у Зеленого… Но для порядка ответил:
– Я из тебя сейчас бета-версию сделаю!
– Не булькай, пельмень! – радостно парировал Зеленый. Серый – его дружбан – тоже подключился:
– Чего городишь, валенок сибирский?!
Это уже не могло быть совпадением. Тонкий обвел глазами класс и нехорошо посмотрел на Федорова. Федоров нехорошо посмотрел в пол и бочком-бочком подошел к Сашке.
– Извини, Сань. Ты рассказал, мне любопытно стало, решил послушать. Нашел сайт, включил…
– А в это время у него в гостях было полкласса, – закончила подошедшая Вуколова. – У, балда! – она показала Федорову кулак.
– Да ладно, Людк! Получил уже! – Федоров отодвинулся от нее, потирая щеку.
Тонкий понял, что новость о его бабушке и Ване в классе обсуждают давно, с самого утра, а скорее – с вечера. Он опять все пропустил, за что теперь и наказан.
Серый и Зеленый сидели за своей партой, переругиваясь бабушкиными словами. Витек рисовал на доске крышу и котов на ней. Спасибо, что не канализацию. Девчонки хихикали у окна, усевшись вшестером за одну парту.
– Слышал, Сань? – подошел Фомин. – Все этот! – Он дал приятелю подзатыльник, и Тонкий уже начал подумывать, как заступиться за Федорова. Даже жалко его стало: не виноват парень, что он – балбес!
Не виноват-то не виноват, а делать что-то надо, иначе – здравствуй, новое прозвище «Шаромыжник», до конца школьных дней. Не хочется Сашке участи такой. Вот совсем!
– Нормально, Федь, – Тонкий хлопнул Федорова по плечу, показывая, что он не сердится. – Что делать-то будем? У народа новая развлекуха, забудут они не скоро.
– Щас забудут! – выставил ладонь Федоров и пошел к Витьку, лыбившемуся у доски. – Ты че творишь?! Не видишь: неприятно человеку!
– Зато смешно! – парировал Витек, подрисовывая усы коту на крыше.
– Ты че, не понял? – насел Федоров.
– Так, не драться! – встряла Вуколова, и на нее шикнули сразу двое. Федоров подраться не дурак, а Витек любит оставлять за собой последнее слово. Они способны мирно сосуществовать в одном классе, но только до первой стычки.
– Не понял, объясни…
– Ща!
Вуколова успела отскочить, а Тонкий и не подходил: знал, что бесполезно. Фомин сидел на парте и философски поедал из пустой ладони воображаемый поп-корн – он тоже хорошо знал своего друга и одноклассника. Серый и Зеленый завороженно наблюдали за дракой. Девчонки попритихли. Федоров и Витек, стоя у доски, молча мутузили друг друга.
– Левая слабовата, – спокойно заметил Фомин. – Вчера разбил, между прочим.
– На Арбате? – спросил Зеленый.
– Ага. Ты прикинь, этот перец Сашкину бабку достает. Ей семьдесят лет, а он ее достает. Ну есть совесть?
Зеленый задумался – то ли на тему совести, то ли еще о чем. Серый глупо спросил:
– А она?
– А то ты не слышал! – ответил Тонкий и подумал, что конфликт, кажется, исчерпан.
Серый и Зеленый – не такие дураки. Если до них дошло, что не стоит смеяться над чужими проблемами, они сумеют донести это до всех остальных. Серого и Зеленого в классе уважают побольше, чем Федорова с Фоминым. Девчонки – не такие жестокие, похихикают и перестанут. А Витьку с Федоровым лишь бы подраться, они уже и забыли небось, из-за чего начали. Тут бы самому все забыть и рассказать Вуколовой о вчерашней работе над чужими ошибками, но как раз вошла Елена – историчка – и все испортила.
Вообще Елену никто не боится. Она считает себя современным демократичным педагогом и многое позволяет. Можно, например, болтать с соседом во время урока, если удастся убедить Елену, что болтаешь по теме. Можно перекидываться записками: мало ли какие у кого срочные дела? По той же причине можно не отключать телефон… Но драка у доски – это, согласитесь, не дело. Как, спрашивается, у этой доски отвечать или вести урок? Мешают же.
– Прекратить!
Послушный командному голосу Федоров немедленно прекратил. Витек, привыкший оставлять за собой последнее слово, пнул Федорова по ноге и только тогда счел драку законченной. Федоров, который уже закончил эту драку, должно быть, подумал, что Витек начал новую, и с удовольствием поддержал, двинув противнику в ухо. Витек, привыкший оставлять за собой последнее слово…
– Вон из класса! – рявкнула Елена. Должно быть, она растерялась от такой наглости, поэтому добавила: – Подеритесь хорошенько и возвращайтесь бодренькие.
Класс захихикал. Витек с Федоровым убежали, явно собираясь продолжить в коридоре. Тонкий хотел пойти их разнять, но Вуколова не пустила.
– Ты что, маленький? Этих двоих не знаешь? Они ж не успокоятся, пока не… Не знаю, когда они успокоятся, – ворчала она, выкладывая на стол учебник.
Тонкий послушно сел и сказал, что собирался:
– Мы с бабушкой вчера тетрадки перебирали. Она нашла одну похожую ошибку и теперь твердит, что это и есть тот студент. Обещала устроить ему сегодня разнос.
– А если это не он? – испугалась Вуколова. – Тогда же весь универ…
– Вот и я о том. А еще к нам сегодня в квартиру залезли. – Тонкий рассказал о домушниках, отважных бабульках и Лабашове.
Вуколова слушала, затаив дыхание, ухитряясь одновременно конспектировать то, что говорит Елена.
– Ты смелый, Сань! Я бы с ума сошла там, на лестнице.
Было не лестно, а почему-то обидно. Тонкий и ответил, как есть:
– Не-а. Вроде знаю, что все позади, а коленки до сих пор трясутся. Кажется, что приду домой, а там – опять эти трое.
– Двое, – поправила Вуколова.
– Угу. – Паршиво признаваться в собственной трусости. Но когда признаешься – сразу легче.
– Забудь, Сань. Ты их задержал, в милицию сдал, сыщик может спать спокойно. Тебя просто этот Ваня из колеи выбил. Надеюсь, твоя бабушка не ошиблась.
– Не в этом дело, – Тонкий решил быть честным до конца. – Мне кажется, я что-то упустил.
– Что-то?
– Или кого-то…
Обрывки мыслей и страхов схлопнулись разом в одно слово: «Лабашов».
– Лабашов! – Тонкий чуть не крикнул, за что был одарен суровым взглядом Елены.
– Что Лабашов? – прошипела одними губами Вуколова.
Тонкий осторожно посмотрел на Елену (нормально, ведет себе урок, на Сашку не смотрит) и объяснил:
– Он сказал: «Я что – совсем, собственного препода обкрадывать?»
– Ну? Он же студент Майи Дмитриевны.
– Вот именно: Майи Дмитриевны! Бабушкиных студентов я всех вчера изучил, все тетрадки, вдоль и поперек. Нет у нее Лабашова!
– А речь шла о краже у вас. Майю Дмитриевну обокрали несколько дней тому назад, – поняла Вуколова.
Тонкий закивал:
– Как тебе оговорочка?
Вуколова не впечатлилась, только пожала плечами:
– Но, Сань, они же в одном университете преподают.
– Ну и что? Скорее всего, у группы Лабашова другой преподаватель русского. А он сказал: «Собственного препода» – дрянь оговорочка, Люд! Если он так говорит, он может быть как-то связан с той кражей. У Майи Дмитриевны, понимаешь?
Вуколова провела рукой по исписанной странице и уставилась на собственные пальцы, измазанные пастой.
– А что, Сань, в универе русский преподают всем курсам, таки с первого по пятый?
– Не знаю. У разных факультетов по-разному, – растерялся Тонкий. – А что?
– А то, что твоя бабушка запросто могла преподавать Лабашову! Пару лет тому назад. А потом он перешел на старшие курсы, где русского уже нет. Программы-то всякие бывают.
– А ведь верно…
– Ты спроси, – посоветовала Вуколова. – У тех же бабушки и Майи Дмитриевны. Это ведь не секрет!
Тонкий подумал, что он дурак и параноик. Стало еще жальче себя, любимого. И ребро опять заболело.
Распахнулась дверь, и в класс шумно вкатился джинсовый ком: Федоров в джинсовой куртке и Витек, собственно в джинсах. Коридора им оказалось мало! Влетев в класс, эти двое прикатились прямо под ноги Елене и с увлечением продолжили драку.
Такого не выдержит даже самый демократичный педагог! Елена от души стукнула указкой по столу так, что обернулся даже Витек, и отчеканила:
– Родителей. В школу. Сегодня. Вечером.
Глава VIII
Герой двора
Получать по шее не так страшно, если рядом друг. Тонкий понимал, что ни в чем не виноват, но все-таки. Не стоит надеяться, что бабушка придет в восторг от того, что ее вызывают в милицию, да и видок горы техники в прихожей вряд ли доставит ей эстетическое удовольствие. Сам, конечно, протормозил: мог бы и