халатом у Саньки нет и трусиков.
И тогда он забыл все на свете...
У него получилось в первый раз в жизни!
У него не получалось до этого ни с одной из убитых женщин. А с Санькой — получилось.
Гоша был счастлив. Он чувствовал себя парящим над полом, парящим над этой ужасающе худющей женщиной. Великое чувство обладания переполняло его.
Но и отсюда, из квартиры, он убежал, как убегал обычно с места преступления. Случившееся тоже казалось ему преступлением. Хоть и без убийства, но преступлением против Валентина.
“Без убийства?” — подумал он через несколько часов. А почему без убийства? Он, Леший, убивал людей только за то, что они ничего не могли ему дать. Так почему же он не сможет убить для того, чтобы взять? Это — его женщина. Она нужна, она просто физически необходима ему. Он не в состоянии прожить без нее оставшуюся жизнь. Без нее он будет убивать еще многих, у кого нет таких, как у нее, горячих губ.
Нет таких губ? А может быть, есть? И он начал метаться. От городского соснового боpa — к квартире Чанышевых. И за короткий срок убил еще трех женщин. Но таких губ не нашел. Надо ли было искать дальше? И что дали бы ему горячие губы, попадись они там, в лесу? Там он все равно должен был бы убить.
Разве это справедливо? Убивать многих — или убить одного Валентина? И тогда начал созревать план. Но один он этот план выполнить не смог бы. Нужно было выполнить его вместе с Санькой.
Гоша совершенно изменился по отношению к ней. Приходя в гости — уже специально выбирая время, когда Валентина дома нет, — он подолгу беседовал с Санькой. Несколько раз случалось, что он заставал ее в таком же состоянии, как и в первый раз. И тогда все повторялось. Он даже жаждал этих моментов, хотя и понимал, что удовлетворить его полностью они не могут. Надо было действовать решительнее. Но как? Он не мог заговорить с Санькой об этом.
Решилось все просто. В очередной его приход она была в нормальном состоянии.
— Валентин только что уехал. Вечером вернется, — сказала она тихо, затем так же тихо улыбнулась и легла на диван. — Иди сюда, Гоша... Иди, обними меня... Поцелуй... У тебя — такие горячие губы...
Он испугался.
Санька это заметила и засмеялась:
— Дурачок! Я все давно уже поняла и все знаю. Иди же сюда... Я тебя ждала...
Он подошел так несмело, что она засмеялась опять:
— Подойди, обними... И я что-то тебе скажу...
Он наклонился над ней.
— Я беременна.
А через несколько дней они договорились.
И решили, как все сделать. План выработала сама Санька. Она не захотела, как думал сначала Осоченко, подкараулить Валентина на улице. Во-первых, там полно случайных свидетелей. И это грозит провалом. Во-вторых, убийство на улице будет выглядеть откровенно заказным. Тогда на жену может пасть подозрение. Ее сложный ум опять пошел по парадоксальному пути — извилистой, но четко выверенной тропой. По этому же принципу она и делала свои остроумные компьютерные программы. Она захотела сама себя обвинить — но так, чтобы ее нельзя было обвинить в действительности. И тогда подозрение само собой с нее бы сняли. Гоша сначала не согласился.
План показался ему слишком опасным. Но она настояла. И назначили время. Санька к тому времени должна будет быть уколотой.
А Гоша застрелит Валентина и уйдет.
Все так и произошло. И все, возможно, прошло бы более гладко, но Санька была не в состоянии сесть за компьютер, а Гоша не сумел корректно выйти из программы. И начались параллельные неприятности. Они все карты и спутали, они привлекли к делу слишком много внимания.
3
Лоскутков положил трубку:
— Все! Они прибыли на место. Выходы из подъезда контролируются. Брать будем обоих.
Потом разберемся.
Мы поехали на его машине. На свою я только посмотрел с легкой печалью. За нами следовала группа захвата на “уазике”.
У подъезда нас поджидал Володя в своей машине. Он кивнул, подтверждая, что Гоша с Санькой на месте, и молча присоединился к нам.
— Заходим только мы с майором, — скомандовал я. — Остальным спрятаться на лестнице. Сверху и снизу.
Я позвонил в дверь. Послышались шаги.
Открыл Гоша.
— Мы не слишком поздно? — Я шагнул за порог, вынуждая Осоченко отступить в сторону и пропустить нас с майором в квартиру.
— Проходите.
Мы и так уже прошли.
Посреди комнаты стоял стол, обычно задвинутый между секретером и книжным шкафом. За столом сидела пожилая пара и Санька Чанышева.
— Ужинаете? — спросил я.
— Ужинаем... — тихо ответил Гоша, а глаза его истерично забегали. Он почувствовал неладное.
— А мы вам кое-что на десерт приготовили, — сказал я. — Ну-ка, Гоша, подставляй руки...
И я полез в задний карман брюк под куртку.
Он не шевелился.
— Руки, руки, говорю, подставляй. Ладони... — я почти смеялся. Даже майор Лоскутков улыбался.
Осоченко подставил ладони, словно я собирался насыпать ему на десерт горсть семечек. Но вместо семечек я быстрым движением защелкнул на запястьях наручники. Он не испугался щелчка, только долго и непонимающе рассматривал “браслеты”, а потом вдруг заплакал Лоскутков достал вторую пару.
— Попрошу и вас приготовить руки, — сказал он Саньке.
Ее родители сидели молча...
Глава восемнадцатая
Дождь разгулялся не на шутку. Сильный, косой, он тугими струями бил в окна — так, что я вынужден был даже форточку закрыть.
А то пришлось бы через пару часов плавать по квартире на диване и грести тапочками вместо весла. Но под этот дождь хорошо засыпалось.
Проснулся я от постороннего звука. Явно кто-то стучал в стекло. Первый этаж у меня — достаточно высокий, в окна не заглянешь, но постучать вполне можно.
Я осторожно выглянул из-за шторы, стараясь остаться в темной комнате незамеченным.
Тут же накинул на себя халат, сунул ноги в тапочки и вышел открыть подъездную дверь.
