нам все целиком.
— Вестимо, — продолжал мужлан, — вы убегаете от сокровища, которое вам показали, только потому, что до него далеко: между вами ров и решетка, да к тому же вы предпочли бы поиграть им, а не глядеть на него.
— Видит бог, — сказала ему баба с негодованием, — коли ты не перестанешь мне уши мозолить, то я поиграю с твоим сокровищем так, что оторву его и выброшу собакам.
Вот какие издевки сыпались на баб, но могу вас заверить, что они не остались в долгу. Если и не было у них таких забористых шуток, то по крайней мере нагородили они столько слов и ругательств и так громко кричали все сразу, что, оглушив мужчин, принудили их покинуть поле битвы, словно те признали свое поражение.
Несколько крестьян, отделившись от сборища, отправились тем временем к леваде, где находился Валентин, и услыхали его громкие вопли. Они приблизились к тому месту, откуда раздавался крик, ничуть не подозревая, что это управитель замка. Велико же было их изумление, когда они наткнулись на привязанное к дереву пугало в самом диковинном наряде. Во время ночных беснований капюшон сполз ему на глаза, так что он ни зги не видел и не знал, что уже рассвело. Не будучи в состоянии шевельнуть руками, он изо всей силы тряс головой, чтоб откинуть назад капюшон, но все его старания оставались тщетными. Он не видел крестьян, а только слышал шум, который они производили, потешаясь над зрелищем, представившимся их глазам и не менее забавным, чем то, что происходило на большой площади.
Не покидавшая его всю ночь мысль о бесах, которые якобы хотели с ним расправиться, стала терзать его еще острее, чем прежде, и, вообразив, что они-то к нему и приближаются, он вздумал их отогнать и прибег к средствам, указанным Франсионом. Тут крестьяне узнали Валентина по голосу, но, услыхав бестолковые его речи и заметив, в каком он положении, окончательно решили, что он свихнулся, и, надрываясь от смеха, вернулись к священнику, которому рассказали все виденное ими.
— Прямо день чудес, — сказал иерей, — молю господа, чтобы от всего этого не приключилось зла добропорядочным людям.
Приблизившись к входу в леваду и завидев Валентина между деревьями, он отнесся к нему:
— Вы ли это, любезный друг? Какая нелегкая вас сюда занесла?
Услыхав голос своего священника, Валентин несколько оправился от страха, ибо ему пришло на ум, что даже у самых свирепых адских демонов не хватит дерзости подойти к нему в присутствии духовной особы.
— Увы, государь мой, — возразил он, — дьяволы привязали меня тут и утесняли сильнее, чем некогда святых отшельников.
— Но как же случилось, что вы нынче дома не ночевали? — спросил священник. — Или черти перенесли вас сюда без вашего ведома? А не вернее ли, что какие-нибудь люди вас так ублаготворили?
Но на это Валентин не ответил ни слова, вообразив, что его собеседник мог оказаться демоном, принявшим голос священника, чтобы его обмануть, ибо он где-то вычитал, будто адские духи иногда перевоплощаются в ангелов света. А посему принялся он снова за свои заклинания и под конец воскликнул:
— Не желаю с тобой разговаривать, князь тьмы; я прекрасно тебя узнаю: ты вовсе не мой духовник, а только подражаешь его голосу.
— Я покажу вам, кто я такой, — сказал священник, снимая с него капюшон. — Возможно ли, господин Валентин, чтобы вы потеряли рассудок и считали дьяволом всякого, кто с вами заговорит? Зачем вы забиваете себе голову такими бреднями? Неужели мне придется включить вас в число своих заблудших овечек?
Валентин, обрадовавшись денному свету, узнал в окружавших его лицах крестьян своей деревни и окончательно отрешился от прежних дурных мыслей, когда они принялись его развязывать.
Священник пожелал узнать, как он туда попал. Тут Валентину пришлось рассказать про черную магию, которой научил его Франсион, а также сообщить причину, побудившую его к оной прибегнуть.
Услыхав эту историю, несколько злых проказников отправились разглашать ее, к посрамлению Валентина, так что местные люди помнят об этом еще и по сие время и тем, кто вооружен холодным оружием, говорят в насмешку: «Тебе бы покупаться в Валентиновой ванне».
Основательно отчитав своего прихожанина за зловредное любопытство, добрый пастырь повел его посмотреть происходившее в замке забавное зрелище, для которого Валентин, изумленный не меньше других, также не мог найти никакого объяснения. Тут один человек, приятного обхождения и весьма толковый, оказавшийся там о ту пору, сказал им:
— Вы, господа, видно, сильно озадачены и не можете определить причины того, что видите: я объясню вам ее в трех словах. Этот молодчик, что повис там на лестнице, влюблен в Катрину и, без сомнения, собирался ее проведать; но, желая его убедить, что он трудится понапрасну, она показала ему свой перед и тем дала понять, что он связался не с тем, с кем думал. Смотрите, вот он висит, весь погруженный в созерцание сего предмета.
Эта хитроумная догадка весьма понравилась слушателям, которые, впрочем, надеялись получить вскоре более достоверные сведения, тем более что слуги Валентина уже отперли ворота замка; но и сии последние, увидав такую диковину, сами пришли в немалое удивление, словно принадлежали не к этому дому.
Вскоре отвязали вора и Катрину и не преминули потребовать у них объяснений, ибо остальные не могли ничего сказать. Но те, видя угрожавшую им опасность, решили отмалчиваться на все вопросы, отлично сознавая, что в их щекотливом положении они своими разговорами принесут себе больше вреда, нежели пользы. Сколько ни выпытывали у Катрины, по какой причине она, будучи мужчиной, обрядилась в женское платье, так и не добились от нее никакого толку. Лорета, сойдя вниз, притворилась весьма удивленной всем происшествием и, пока прочие задержались в зале, незаметно удалилась во двор, разыскала того, с кем предела ночь, и, вторично простившись с ним, помогла ему поспешно улизнуть.
Вслед за тем прибыл тамошний судья, не любивший, когда что-либо происходило без прибыли для него. Он предложил Валентину начать расследование, говоря, что намерения Катрины и его сотоварища не могли быть честными и что они, несомненно, покушались либо на его добро, либо на его честь. Но Валентин, отлично знавший, что значит попасть в приятные лапы правосудия, не пожелал подавать челобитной, ибо не обнаружил никакого недохвата в своем имуществе. Ему только хотелось знать, в силу каких обстоятельств эти люди оказались привязанными к его окну. Королевский же фискал решил не возбуждать никакого судебного преследования, ибо не предвидел от сего никакой прибыли; тем более что стороны хранили молчание, да к тому же не было против них никаких улик.
По окончании обедни бедняг отпустили на все четыре стороны, и, право слово, на протяжении двух-трех миль за ними следовало столько народу и так их мучили, что трудно было бы придумать худшее наказание.
Таким образом, те, кто от природы склонен к злу, обычно не успевают в своих намерениях и всегда получают заслуженное возмездие; об этом свидетельствует все то, что мы здесь видели. Валентин, вздумавший прибегнуть к дьявольской черной магии, стал предметом всеобщих насмешек, а те, кто хотел обогатиться воровством, не смогли этого сделать и подверглись сугубым мучениям. Что касается Лореты, погрешившей против своей чести, то она не была тут же наказана; но что отсрочено, то еще не потеряно. Франсион же достаточно пострадал за порочные свои желания, однако, будучи весьма стойким, перенес все терпеливее, нежели другие.
Он находился на постоялом дворе, где, узнав от своего слуги подробности происшествия, принялся так искренно хохотать, что его душевные страдания как бы успокоились от чрезмерной веселости, хотя разум его не мог пролить света на это приключение, несмотря на разговор с Катриной, не выходивший у него из памяти. Особливо позабавил его рассказ о состоянии, в котором священник застал Валентина.
Цирюльник пришел его навестить в то самое время, когда ему подавали обед, и, увидав принесенное вино, сказал, что больному нельзя пить, так как от этого пострадает голова. Услыхав столь строгое предписание, Франсион сказал:
— Прошу вас, любезный, не лишайте меня этого божественного напитка: только он и поддерживает мои силы; все яства ничто по сравнению с ним. Разве вы не знаете, что плохих лекарей
