стояли серые под дождем, а мох на крышах, летом серый, точно ящерица, теперь отливал желтизной, подернутой яркой прозеленью. Всю эту дождливую неделю Джоди держал пони в сухом стойле и, только возвращаясь из школы, выводил его поразмяться немного и напоить водой из колоды в верхнем загоне. Габилан ни разу не попал под сильный дождь.
Сырая погода продержалась до новых всходов травы. Джоди ходил в школу в непромокаемом плаще и в коротких резиновых сапогах. И вдруг как-то утром в небе ярко заблистало солнце. Убирая стойло, Джоди спросил Билли Бака:
– А может, оставить Габилана в загоне, пока я буду в школе?
– Что ж, пускай погреется на солнышке, – ответил Билли. – Животное не любит подолгу стоять взаперти. Мы с твоим отцом пойдем прочищать ручей, его весь листьями засыпало. – Билли кивнул головой и поковырял в зубах соломинкой.
– А если пойдет дождь… – нерешительно сказал Джоди.
– Нет, сегодня вряд ли. Выдождило как следует. – Билли подтянул рукава и щелкнул резинками. – А если пойдет, от маленького дождя лошади худа не будет.
– Все-таки, если пойдет, поставь его в стойло. Хорошо, Билли? Я боюсь, вдруг он простудится, тогда нельзя будет выехать на нем в праздник.
– Что ж, ладно. Если не задержимся там, я за ним присмотрю. Да нет, сегодня дождя не будет.
И Джоди ушел в школу, оставив Габилана в загоне.
Билли Бак ошибался редко. Это было несвойственно ему. Но в этот день он ошибся, потому что вскоре после полудня над холмами собрались тучи, и полил дождь. Джоди слышал, как первые дождевые капли застучали по школьной крыше. Он хотел было поднять руку, отпроситься в уборную, а очутившись на свободе, ринуться домой и отвести пони в стойло. Наказание не заставило бы себя ждать ни в школе, ни дома. И он отказался от своего плана и успокаивал себя, вспоминая слова Билли, что от дождя лошади худа не будет. Когда уроки кончились, он побежал домой сквозь темную пелену дождя. С насыпи по обеим сторонам дороги сбегали вниз ручейки мутной воды. Холодный, порывистый ветер гнал перед собой косые струи. Джоди трусил домой, шлепая по размытому гравию дороги.
С вершины холма он увидел в загоне жалко понурившегося Габилана. Его потемневшая до черноты шерсть была исполосована дождевыми струями. Он стоял, опустив голову, повернувшись задом к дождю и ветру. Джоди во весь дух сбежал с холма, распахнул двери конюшни и, ухватив промокшего пони за челку, ввел его в стойло. Потом он отыскал мешок и протер им мокрую спину, ноги и лодыжки Габилана. Габилан терпеливо сносил все это, но по телу его, словно порывы ветра, пробегала дрожь.
Вытерев пони по возможности досуха, Джоди сбегал домой, принес в конюшню ведро горячей воды и засыпал туда овса. Габилан не очень проголодался. Он лениво цедил горячее месиво и все еще вздрагивал. От его влажной спины поднимался пар.
Было уже почти темно, когда Билли Бак и Карл Тифлин вернулись домой.
– Мы думали переждать у Вена Херча, а дождь заладил чуть не на весь день, – пояснил Карл Тифлин.
Джоди укоризненно посмотрел на Билли Бака, и Билли почувствовал свою вину.
– Ты же сказал, что дождя не будет, – упрекнул его Джоди.
Билли отвел глаза в сторону.
– Такое уж время года, не угадаешь, – сказал он, но его оправдание прозвучало малоубедительно, и Билли сам знал это.
– Пони промок, прямо до костей промок.
– Ты его вытер?
– Да, растер мешком и засыпал овса в горячую воду.
Билли одобрительно кивнул.
– Как ты думаешь, Билли, он простудился?
– От такого дождя худа не будет, – успокоил его Билли.
Отец Джоди вмешался в их разговор и прочел мальчику нотацию.
– Лошадь, – сказал он, – это тебе не комнатная собачонка. – Карл Тифлин ненавидел все изнеженное, немощное и с глубочайшим презрением относился к чужой беспомощности.
Мать Джоди подала на стол блюдо с жареной говядиной, отварную картошку и тыкву, и комнату заволокло паром. Сели ужинать. Карл Тифлин продолжал ворчать по адресу тех, кто нянчится с животными и с людьми и делает из них каких-то неженок.
Билли Бак все еще не мог пережить свой промах.
– Ты покрыл его попоной? – спросил он.
– Нет, мешками. Попоны я не нашел.
– После ужина пойдем туда вместе, накроем его попоной.
У Билли немного отлегло от сердца. Когда отец Джоди пересел к камину, а мать занялась посудой, Билли отыскал фонарь и зажег его. Они с Джоди пошли по грязи к конюшне. Там хорошо пахло, и было темно и чуть душно. Лошади все еще жевали заданное с вечера сено.
– Держи фонарь, – сказал Билли.
Он пощупал Габилану ноги, провел ладонью по ляжкам, не горячие ли. Потом прижался щекой к его серому храпу, завернул ему веки, посмотрел глазные яблоки, посмотрел десны, подняв верхнюю губу, сунул пальцы в ухо.
– Да, что-то невеселый, – сказал Билли. – Надо его растереть как следует.
Билли взял мешок и стал сильно растирать Габилану сначала ноги, потом грудь и холку. Габилан отнесся к этому с какой-то странной безучастностью. Он терпеливо позволял растирать себя. Кончив растирание, Билли принес из каретника старую холщовую попону, накинул ее пони на спину и завязал шнурки у шеи и на груди.
– К утру будет как встрепанный, – сказал Билли.
Когда Джоди вернулся домой, мать подняла голову от посуды и посмотрела на него.
– Тебе давно пора спать, – сказала она. Потом взяла его за подбородок своей заскорузлой рукой, откинула ему волосы, спадавшие на глаза, и сказала: – Не беспокойся ты о своем пони. Он поправится. Билли все знает лучше любого ветеринара.
До этой минуты Джоди и не подозревал, что мать замечает его тревогу. Он осторожно увернулся от нее и, опустившись на колени у камина, стоял там до тех пор, пока ему не начало припекать живот. Он прожарился как следует и пошел спать, но уснуть сегодня было трудно. Когда он проснулся, ему показалось, что ночь прошла. В комнате было темно, хотя окно уже посерело, как это бывает перед рассветом. Он встал с кровати, разыскал свой комбинезон, сунул на ощупь ногу в штанину, и в это время в соседней комнате часы пробили два. Джоди положил комбинезон на стул и снова лег в постель. Когда он проснулся во второй раз, было уже совсем светло. Впервые в жизни Джоди проспал и не услышал треугольника. Он вскочил с кровати, оделся наспех и вышел из комнаты, застегивая на ходу рубашку. Мать проводила его взглядом и снова спокойно принялась за работу. Глаза у нее стали задумчивые и добрые. Время от времени она еле заметно улыбалась, но это не меняло выражения ее глаз.
Джоди побежал к конюшне. Уже на полдороге он услышал те звуки, которых страшился заранее, – сухой, сиплый лошадиный кашель. Он припустил быстрее. В конюшне около пони стоял Билли Бак. Билли растирал ему ноги своими сильными, мускулистыми руками. Он поднял голову и весело улыбнулся.
– Простыл немножко, – сказал Билли. – Полечим его, и дня через два все пройдет.
Джоди посмотрел на Габилана. Глаза у него были полузакрыты, веки припухли и воспалились. В уголках глаз скопился подсохший гной. Уши разошлись врозь, голова была низко опущена. Джоди поднял руку, но пони не потянулся к ней. Он кашлянул, подавшись всем станом вперед. Из ноздрей у него прозрачной струйкой сочилась слизь.
Джоди оглянулся на Билли Бака.
– Он сильно заболел, Билли.
– Я же тебе говорю – простыл немножко, – стоял на своем Билли. -Ты поди позавтракай и собирайся в школу. Я за ним присмотрю.
– А вдруг у тебя будут другие дела? Вдруг ты уйдешь отсюда?
