предстояло выступать с речью и я уже серьезно подумывал, не отменить ли мне ее. Стереоприемник я целый день держал включенным, но ни слова о том, что произошло на утренней пресс-конференции не было сказано. Я понял, что они, прежде чем сделать все происшедшее достоянием гласности, тщательно проверяют отпечатки – ведь несмотря ни на что, я оставался Его Императорского Величества Верховным Министром и серьезные доказательства просто необходимы. Потом я решил все-таки выступить с речью, раз уж я написал ее и время выступления заранее назначено. Я даже не имел возможности посоветоваться с Дэком – он находился в кратере Тихо, в Тихо-Сити.
Это была лучшая моя речь. В ней я поступил так же, как комик пытается успокоить публику в горящем театре. Как только выключился записывающий аппарат, я уткнулся лицом в ладони и заплакал. Пенни утешающе похлопывала меня по плечу. После пресс-конференции мы с ней больше не обсуждали того, что произошло.
Родж прибыл почти в тот же миг, как я кончил записываться, и сразу же явился ко мне.
Тоскливым монотонным голосом я поведал ему всю эту грязную историю.
Он слушал, пожевывая потухшую сигару. Лицо его оставалось бесстрастным.
В конце своего рассказа я почти извиняющимся тоном сказал:
– Я просто должен был дать им свои отпечатки! Отказаться было бы не по-бонфортовски.
– Не волнуйтесь, – сказал Родж.
– Что?
– Я сказал: не волнуйтесь. Когда поступит ответ из Бюро Идентификации в Гааге, вас будет ждать маленький, но приятный сюрприз – а нашего друга Билла – большой, но не столь приятный. Если он получил часть своих иудиных сребреников авансом, то скорее всего ему придется расстаться с ними. Надеюсь, что его заставят сделать это.
Я прекрасно понял, что Родж имеет в виду.
– О! Но, Родж, они ведь на этом не остановятся. Есть множество других возможностей. Общественная безопасность. Да и вообще, куча других мест.
– То есть вы думаете, что мы все проделали недостаточно тщательно? Шеф, я так и знал, что подобное может рано или поздно произойти. С того самого момента, как Дэк объявил о претворении в жизнь плана Марди Грас, началось заметание следов. Везде. Но я почему-то решил, что Биллу об этом знать не обязательно. – Он пососал сигару, вынул ее изо рта и повертел в руках.
– Бедняга Билл.
Пенни тихо ахнула и снова упала в обморок.
Глава 10
Наконец настал самый последний день. О Билле мы больше ничего не слышали. Из пассажирских списков стало известно, что он улетел на Землю два дня назад, после своего фиаско. Если в новостях и упоминали о нем что-нибудь, я, во всяком случае, ничего не слышал. Да и в выступлениях Квироги не было даже ни малейшего намека на что-нибудь подобное.
Здоровье мистера Бонфорта постепенно улучшалось, и вскоре стало ясно, что после выборов он вполне сможет приступить к своим обязанностям. Кое-какие следы паралича еще оставались, но мы уже знали, как сохранить это в тайне: сразу после избрания он отправится на отдых. Это обычная практика всех политических деятелей. Отдых будет проходить на борту «Томми», вдали от всего. Во время этого полета меня приведут в естественный вид и забросят обратно на Землю, а у шефа произойдет легкий удар, как следствие перенапряжения во время кампании.
После этого Роджу придется заняться кое-какими отпечатками пальцев, но, в принципе, с этим можно и подождать с год или даже больше.
В день выборов я был счастлив как щенок в кладовке для обуви. Моя роль окончена, хотя мне и предстояло еще сделать кое-что. Я уже записал две пятиминутные речи для передачи в эфир. В одной из них я выражал удовлетворение победой, в другой – отважно смирялся с поражением. Как только вторая речь была записана, я обнял Пенни и поцеловал. Кажется, она была ничуть не против. Что мне оставалось сделать, так это выступить в роли еще раз, но теперь уже перед самым сложным зрителем. Мистер Бонфорт пожелал увидеть меня – в его облике – до того, как я избавлюсь от него. Я был не против. Теперь, когда все было позади, повидаться с ним я даже и сам хотел бы. Играть его самого для его же собственного удовольствия, будет похоже на комедию, только делать мне это придется всерьез. Нет, что я говорю? Ведь в комедии только и можно играть всерьез.
Все семейство должно было собраться в наружной комнате – потому что мистер Бонфорт уже несколько недель не видел неба и соскучился по нему. Здесь мы узнаем о результатах голосования и отметим наш успех или поражение и поклянемся в следующий раз не допустить его. В последней части торжества я участвовать не собирался: это была первая и последняя в моей жизни политическая кампания и с меня было довольно политики. Я даже не был уверен, что хочу сыграть в последний раз. Непрерывная игра на протяжении более шести недель равна по продолжительности примерно пятистам обычным представлениям. А ведь это очень много.
Его подняли наверх в кресле-каталке в лифте. Я держался в тени, давая им возможность поудобнее устроить его на кушетке до моего появления – ведь это естественное человеческое право: не выказывать слабости перед посторонним человеком. Кроме того, я хотел соответствующим образом обставить свой выход.
Когда я увидел его, то удивился настолько, что чуть было не вышел из образа. Как он похож на моего отца! Это было чисто «семейным» сходством; мы с ним были гораздо более похожи друг на друга, чем каждый из нас в отдельности на моего отца, но сходство несомненно было, да еще тот же возраст, так как он выглядел действительно старым. Я даже не представлял себе, скольких лет жизни стоило ему это похищение. Он был страшно худ, а волосы его совсем поседели.
Для себя я отметил, что во время предстоящих каникул в космосе я должен помочь привести в подходящий для обратной замены вид. Доктор Кэнек наверняка сумеет нагнать ему недостающий вес, а если даже и не сможет, то есть много прекрасных способов сделать так, что человек будет смотреться гораздо более полным, чем на самом деле. А его волосами я могу заняться сам. А запоздалое сообщение о постигшем его ударе поможет скрыть все несоответствия. Кроме того, ведь все эти изменения произошли за последние две недели, поэтому надо скрыть их потщательнее, чтобы снова не возникли слухи о подмене.
Но все это откладывалось где-то в дальних уголках моего сознания. Я же был переполнен впечатлениями. Хотя человек, полулежащий передо мной был тяжело болен, он просто дышал силой и мужеством. Я испытал примерно такое же теплое, почти священное чувство, которое охватывает человека у подножия гигантской статуи Авраама Линкольна. Глядя на него, укрытого пледом, с бездействующей левой стороной тела, я вспомнил еще один памятник – раненому льву из Люцерна. Бонфорт обладал теми же силой и достоинством, даже будучи беспомощным. «Гвардия умирает, но не сдается».
Когда я вошел, он взглянул на меня, и на его лице появилась теплая дружелюбная и даже ласковая улыбка. Я улыбнулся ему той же самой улыбкой и подошел к кушетке. Его рукопожатие оказалось неожиданно сильным. Затем с теплотой в голосе он сказал:
– Я счастлив, что в конце концов увидел вас. – Речь его была немного неразборчивой, и теперь я видел, что левая половина лица безжизненна.
– Для меня также большая честь и счастье познакомиться с вами, сэр! – чтобы не расслабить при этих словах левую сторону лица, мне пришлось сделать сознательное усилие.
Он окинул меня взглядом с ног до головы и улыбнулся.
– Такое впечатление, что вы меня уже видели раньше.
Я тоже оглядел себя.
