большой, плотно утоптанной площади, на которую выходила лавка Скупа, росли несколько старых сосен. Между их стволами были укреплены струганые доски навроде скамеек. На них старики и устроились. «Шлушайте, а ешли он шовщем не откроет?» — «Откро-оет… Очень уж ему… — хр-р… их-х! — неймется…» — «А ты, Шметлив, вщегда вще жаранее жнаешь…» — «Да уж — хр-р… их-х! — знаю. Скуп-сын, не угодно ли…» Но тут Верен прервал их ленивую перепалку: «Идет».
Скуп-сын вышел из боковой двери. Увидев, что старики переместились под сосны, он поспешил вниз: хотел поговорить с ними подальше от всяких стен — на тот случай, если толк не врет.
Подойдя, он не стал подсаживаться к старикам, а прислонился к сосне напротив. Сказал «долгих лет». Хорошо сказал, холодно и негромко. Самому понравилось. Будто не долгих лет пожелал, а соли три щепоти. Потом долго глядел под ноги. Наконец, чувствуя, что все идет как надо, разжал губы:
— Вы, конечно, за кольцом…
Спеша опередить Смела, торопливо захрипел Сметлив:
— Почему — «вы»? За кольцом — хр-р… их-х! — только я. Они так просто…
Скуп-сын вздохнул. Что, мол, мне с вами делать? Будто дети малые… Из-под тяжелых век своих он посмотрел прямо в глаза Сметливу с глумливым снисхождением:
— А это, — мотнул головой на грязный сверток в руке Смела, на торчащую у Верена из-под мышки сеть, — они зачем притащили?
— Это — хр-р… их-х! — застигнутый врасплох Сметлив захрипел сильнее обычного, чтобы выгадать время, — я их попросил. Если вдруг — хр-р… их-х! — не хватит…
Лавочник поморщился — что за ерунду этот вонюк болтает? Потом сказал медленно и значительно:
— Короче, так. Что это за колечко — я знаю. — Тут он увидел, как насторожились старики и обрадовался: в точку попал! Продолжил еще более веско и уверенно: — И продавать его, конечно, не собираюсь.
Смел, уже долго сдерживающий язык, наконец не выдержал:
— А жачем выштавил?
Скуп-сын поглядел на него презрительно:
— Чтобы увидели те, кому надо.
Хитрый Сметлив поспешил снова отвлечь разговор на себя:
— Ну хорошо, не продать — хр-р… их-х! — но обменять согласен?
Лавочник поднял одну бровь:
— Смотря на что.
— И чего же ты — хр-р… их-х! — хочешь?
Скуп-сын усмехнулся, еще раз обвел взглядом неказистые фигуры собеседников и с удовольствием протянул:
— Че-го я хочу… Я много чего хочу! Только вам-то все равно не достать, че-го я хочу…
Тогда Верен зло сузил набрякшие от пьянки веки и окоротил:
— Говори. Не тяни.
Но лавочник поглядел еще в небо, где качались высокие кроны, потомил, помотал жилы. Потом так же неспешно выговорил:
— Кольцо Генерала Гора хочу. Слыхали о таком?
Старики, ясное дело, оторопели. Сдурел лавочник, не иначе. Верен зубы стиснул так, что желваки заиграли, Смел горлом заклекотал, а Сметлив угрожающе поднял палец:
— Смотри, лавочник! Хр-р… их-х! Норик узнает — Владыке расскажет… Помнишь, как дальше?
«Владыка узнает — строго накажет», — вспомнил Скуп-сын детскую присказку, но подумал только, что дети пугают друг друга зря. Никто толком не знает, о чем таком рассказывают норики Владыке. И за что наказывает Владыка Вод — тоже неизвестно. Знают лишь, что как загорится на крыше старого сарая для сетей матовый зеленый огонек, подходить туда близко нельзя: Владыка слушает своих нориков… Поэтому Скуп-сын досадливо цыкнул зубом и обрубил:
— Я сказал. А вы — как знаете. Не хотите — не надо… — и повел безразлично взгляд в сторону: нашли, чем голову морочить — «норик узнает»… Повел, повел — да вдруг и остановил, и глаза его чуть что на лоб не вылезли, отчего старикам пришлось поглядеть туда же. А увидел лавочник, что в дупле старой сосны сидит как раз-таки норик, сидит, поганец, и корчит Скуп-сыну рожи. Надо же такому случиться! Как говорится, скор на помине.
— У-у-у! — в голос завыл лавочник. Куда все его удовольствие подевалось? Норик хихикнул и пропал, в дупло шмыгнул. А Скуп-сын поглядел еще раз на стариков бешеными глазами, стукнул себя кулаком по рыжей башке и в лавку убежал. Поговорили, называется.
Но что теперь им-то было делать? А?
А потом весь день Смел надоедал то Верену, то Сметливу. Он приходил к Верену, плетущему очередную сеть, чтобы заработать себе на ячменную брагу, и говорил: «Шкуп-шын-то — так и не открыл… А как он норика ишпугалщя, а? Хо!» Он приходил к Сметливу, сидящему на своем табурете, чтобы дожить как-нибудь отпущенный срок, и говорил: «Жакрыта лавка… Только Шкупчиха уже два ража к Дюжу шо жбанчиком бегала…» Опять возвращался к Верену: «Нет, не открывает… Но откуда он про Капельку ужнал, вот что интерешно!» — и уходил донимать Сметлива.
А вечером нашел Верена у Дюжа и сказал ему, уже захмелевшему: «Верен, я шо Шметливом договорилщя — приходи к нему жавтра утром… Надо же что-то придумать!» — и посмотрел так отчаянно, будто собирался завтра же и помереть. Верен согласно мотнул всклокоченной головой и уставился в мутное окно. Ничего там не было видно. Только у самого моря, на крыше старого сарая для сетей горел в тот вечер матовый зеленый огонек.
Ну хорошо, собрались они с утра у Сметлива. Верен колотился от похмелья, а Смел успел уже поцапаться с лавочником. Так, слегка. «А чего он кольчо не выштавил?»
Сметлив укоризненно покачал тяжелой головой и сказал, что они могут так все испортить. Если еще не испортили. С самого начала надо было не переться всем вместе, а пойти кому-нибудь одному и как бы между прочим спокойненько колечко выкупить. «Хо! Ну ты, Шметлив, даешь! Шпокойненько… Кто же мог жнать?» — встрял Смел, но Сметлив не обратил на него внимания. Теперь об этом говорить, конечно, поздно, теперь так просто не получится… Но прежде чем решать, что делать дальше, следует крепко подумать: на кой Смут оно вообще им нужно? Ведь лет с тех пор прошло, не угодно ли, поболее сорока — он вчера специально подсчитал. И лавочник после вчерашнего не уступит. Стоит ли затеваться? «Стоит», — сказал Верен. «Конечно, штоит, — поддержал его Смел. — Жалко будет, ешли пропадет.» Сметлив досадливо скривил рот, но промолчал. Согласился, значит.
Потом порядились, кому идти в лавку. Выходило — Сметливу. «Ты же жнаешь, Шметлив, иж Верена двух шлов подряд не вытянешь, а я только шкандалить хорошо умею». Сметлив недовольно заворчал — нашли мальчика, бегать туда-сюда. Однако, сам же себя и успокоил: ладно, разок сходить нетрудно…
Ошибся Сметлив: ходить пришлось не раз, и не два. После каждого похода он возвращался злой, как пес, ругательски ругал Смела с Вереном, а те виновато молчали, кося глазами в сторону. Наругавшись, попив какой-то лечебной дряни и отдохнув, он опять тащился в лавку — благо, недалеко — и продолжал смертельный торг со Скуп-сыном. Сначала Сметлив предлагал двадцать монет. Потом сеть. Потом сеть и двадцать монет. Потом сеть и нож. Потом сеть, нож и двадцать монет… Тут лавочник заколебался, алчность в нем шевельнулась. Промолчи Сметлив, выжди время — может, и ударили бы по рукам. Но он поторопился добить, брякнул: «А что там двадцать, — хр-р… их-х! — тридцать добавлю!» — и все. И понял Скуп-сын, что может взять еще больше. Сразу лицом похолодел, руки тряститсь перестали. Поглядел на Сметлива вежливыми глазами и повторил твердо — десятый раз: «Я сказал.»
Дело было уже под вечер. Сметлив вернулся домой развалина развалиной, смотреть страшно. И жалко. А эти двое сходили к Дюжу, притащили жареной рыбы с хлебом, браги кувшинчик. Устроились у Сметлива на крылечке, сидят закусывают. А хозяин пришел, упал на свой табурет и чуть не плачет: «Никогда в жизни — хр-р… их-х! — такого позора…» Смел даже ахнул: «Не шторговал?» — и покрутил изумленно плешивой головой. «Все из-за вас, — продолжает Сметлив, — хр-р… их-х! — сами сидят, брагу
