нашего приема наш собеседник прочел в 'Le Matin': 'il faudra qu'il y passe!' и принял нас.
Но вот за что я не поручусь, не развратятся ли, не революционизируются ли окончательно самые земские и общественные 'строители' до тех пор? — потому что до точки кипения осталось лишь немного градусов, и все последние съезды и собрания представляют несомненно опасные признаки. Вам издали это должно быть виднее. Волна, поднимающаяся снизу, и глупые дразнящие меры сверху делают свое дело и заставляют людей терять не только государственный, но и здравый смысл. Это уж не анекдот, к сожалению, и если здесь приходится говорить о впечатлениях, то это впечатления тревожного сна при высокой температуре или впечатление метели, заметающей дорогу.
Но в самую русскую революцию можно веровать еще менее, чем в генерала Трепова, и в этом приходится убеждаться ежечасно… Во всяком случае поживем, увидим, а писать историю еще очень, очень преждевременно. Пока все-таки мы еще прелюдируем и занавес не поднялся. Смешно видеть, как гримируются некоторые любители, собирающиеся выступать на сцену. Вы избрали благую часть — хорошо быть публикой (особенно на любительском спектакле).
Когда наступит такая конъюнктура, при которой можно будет издавать 'Московскую Неделю' — предсказать не берусь: внутренняя цензура может оказаться еще более серьезным препятствием, нежели внешняя — для автора настоящего письма. Но здесь я все еще хочу льстить себя иллюзиями и надеждой.
Примите уверение в совершенном моем почтении и позвольте надеяться, что в случае осуществления моих литературных иллюзий, Вы не откажете нам в Вашем содействии. Кн. С. Трубецкой'.
Записка С. Н. на запрос сенатора Песковского:
На вопрос, поставленный сенатором Песковским:
'Не было ли допущено полное и явное противоречие между общим направлением съезда 6-го июля и чувствами депутации 6-го июня, выразителем коих являлся С. Н., он отвечал:
'Вопрос этот, помимо общего своего значения, является для меня, да и полагаю, и для других депутатов вопросом личной чести, и я думаю, что самый факт нашего участия на съезде 6-го июня служит доказательством, что такого противоречия со стороны съезда допущено быть не могло'. Изложив затем по пунктам те 'минимальные условия' правильного народного представительства, в признании коих объединились все группы майского съезда и все общественные деятели, и о которых он доложил государю в своей речи, он писал далее:
'Милостивый ответ Е. В-тва вызвал повсеместное ликование, размеры которого превзошли все ожидания. Я лично получал целые вороха депеш, адресов и приветствий от многочисленных союзов, от городских деятелей, рабочих и крестьян. Многие восторженно указывали в событии 6-го июня начало новой эры непосредственного общения царя с земскими силами, царя с народом. Самые различные общественные группы изъявляли нам свое сочувствие, свою солидарность с земской депутацией… Но администрация сделала всё от нее зависящее, чтобы возможно скорее изгладить это впечатление. Не только не произошло никакой ощутимой перемены курса, несмотря на общие надежды, столь радостно и сильно возбужденные, но все указывало на усиление прежнего течения.
Внезапно пронесся слух, что Булыгинская конституция прошла в Совете Министров, и самый проект появился в газетах. Если русское общество и ранее с крайним скептицизмом относилось к бюрократической попытке учредить народное представительство без и помимо народных представителей усилиями неведомых 'государствоведов' Булыгинской комиссии, то опубликованный проект, не удовлетворявший вышеуказанным 'минимальным условиям', очевидно не мог рассчитывать на сочувствие земских кругов. К тому же в печати появился другой слух о том, что самый избирательный закон предполагается пересмотреть, положив в основу его сословное начало — вопреки мнению земств и городов и даже вопреки мнению г.г. губернских предводителей.
При таких обстоятельствах состоялся созыв июльского Земского съезда, который обещал быть тем более возбужденным, чем сильнее были обманутые надежды. В довершение всего появились официальные предупреждения, что съезд не разрешен. После милостивых слов Государя, разрешившего нам передать Его слова всем нашим близким, 'живущим на земле и в городах', после доверия нам выказанного — это был уже прямой вызов обществу, земству и городам со стороны администрации…
Земские люди отстаивали свое право, дарованное им указом 18 февраля и подтвержденное самим приемом депутации майского съезда, который также был созван помимо каких-либо официальных разрешений…
Я получил приглашение на 6-ое число от бюро съезда и приехал к открытию его, причем мне было поручено тут же сделать сообщение о приеме 6-го июня. Я не счел себя в праве уклониться, хотя и не готовился к этому докладу и вынужден был сделать это в наиболее неблагоприятный момент — сейчас после появления полиции. Несмотря на ее появление, я имел на то прямое разрешение Государя, разрешившего депутатам майского съезда передать радостную весть о Его словах 'живущим на земле и в городах', мало того, помимо разрешения, я чувствовал на себе как бы некоторую прямую обязанность: в многочисленных заявлениях, которые я получал (и до сих пор получаю), меня просили сообщить подлинный текст слов Государя и моей речи, так как официальным сообщениям привыкли не верить. Я, тем не менее, признаюсь, что мне крайне не хотелось и трудно было говорить — до такой степени явно было противоречие между тем, что было 6-го июня и тем, что ровно через месяц только что произошло революционеры могли бы злорадствовать и торжествовать. Общий тон съезда несомненно был бы иной, если бы он собрался непосредственно после возвращения из Петергофа… И тем не менее, несмотря на отдельные резкости и постановления, вызванные моментом, я не нахожу, чтобы земская организация себе изменила… Столь же резко, как прежде, проводилась грань между 'бюрократией' и 'Престолом', между 'приказным строем', ослабляющим Престол, узурпирующим его права, нарушающим Высочайшую волю и монархическим началом, между 'советчиками' Государя и Его Особою. Не менее решительно, чем прежде, проводилась основная тенденция — необходимость мирного, закономерного развития, мирного разрешения современного кризиса, к которому должны быть направлены все усилия земских людей, все здоровые, созидательные силы страны…
В заключение своей записки С. Н. обращал внимание правительства на небывалый рост всевозможных союзов, кружков для совместного обсуждения волновавших всех вопросов.
Эти явления показывают, как сильна общественная потребность, вызывающая их. С нею бороться не только бесполезно, но и опасно. В настоящую минуту опаснее всего дезорганизация общества, а не организация общественных сил, которая необходима, нормальна и неизбежна. Русское общество не должно осуществлять свое право в борьбе с правительством, и правительство не должно выступать в роли врага законных и нормальных общественных стремлений.
Рознь между правительством и обществом, являющаяся последствием 'приказного строя' и обостренная долголетней реакцией, которую покойный Плеве довел до пределов безумия и преступления — вот одно из главных зол нашего времени. Репрессиями можно только увеличить, усилить, а не уничтожить эту рознь, которая дошла до того, что самые преступления, направленные против представителей правительственной власти, не вызывают общего негодования. Льстивые обещания, мнимые 'бумажные' реформы столь же мало успокаивают общество и колеблют всякое доверие.
Пора не на словах, а на деле признать, что старый порядок, приведший нас к краю гибели, действительно кончился, и наступил новый порядок, при котором общественное мнение или даже мнения отдельных общественных групп, весьма отличные от мнений правительства и отдельных правительственных лиц, имеют право на свое выражение и не могут быть подчинены полицейской опеке. При режиме народного представительства, хотя бы даже законосовещательного, оно не должно и не может быть иначе…
При режиме правового государства общественные группы и союзы должны свободно организоваться и неизбежно будут организовываться. Правительство, которое будет противиться естественному и нормальному, в корне своем патриотическому движению общества, повредит обществу, повредит еще более самому себе, и всего более Престолу и всей стране, которая все-таки не пойдет по его указке'.
