что произведение должно отлежаться.
Сор Клинтон легким кивком показал, что он одобряет такой подход к творчеству. В глубине души он считал, что Сесил еще слишком молод, чтобы о чем-либо вещать миру, но он не стал высказываться столь резко.
— Теперь вы понимаете? У меня еще долгие годы не будет возможности заработать приличные деньги. Морис отлично это понял, и тут же на этом сыграл! Он сказал, что меня здесь только терпят; что в прошлом он был ко мне щедр — он мне это припомнил! — но не собирается субсидировать меня до бесконечности. Вы поняли подтекст? Раз он не может получить Юну, то пусть она и мне не достанется! Проклятье! Собака па сене! Тоже мне, брат! Интересно, что бы отец сказал, узнав про такой фокус!
Он щелчком отбросил недокуренную сигарету, как будто хотел вместе с ней избавиться от нахлынувшей обиды и ярости.
— У нас были трения, но до открытого скандала не дошло. У мамы неважное здоровье, и я не хочу тревожить ее своими проблемами. Так что мы сохраняли боевой нейтралитет, хотя все понимали, что происходит. Вот что я имел в виду, когда сказал, что меня в любой день могут вышвырнуть отсюда. Это всего лишь вопрос времени. Он думает, что если избавится от меня, то ему будет проще завоевать Юну. Я жду, что рано или поздно он вручит мне билет — катись на все четыре стороны, милый брат! Я пытаюсь найти работу, но пока ничего обнадеживающего. Должен вам сказать, очень неприятно жить из милости.
Выслушав исповедь Сесила, сэр Клинтон не знал, как с ним быть. Всегда нужно знать мнение обеих сторон; некорректно судить о деле по словам одного из противников. Деньги и любовное соперничество — эти две причины порождали львиную долю всех бед — и преступлений. Он убедился в этом на личном опыте. По иронии судьбы, обе эти причины возникли там, где, казалось, меньше всего можно было ожидать, в благополучном и почтенном семействе. А это очень, очень опасно, всякое может случиться.
Когда ему удалось немного успокоить Сесила, он решил сменить тему разговора.
— Я бы с удовольствием взглянул на коллекцию твоего отца, — сказал он. Многие вещи он показывал мне еще в Лондоне, но здесь, в Равенсторпе, наверняка много и того, что я никогда не видел. Все приобретения твоего отца заслуживают внимания. У него был отменный вкус.
И тут сэр Клинтон понял, что выбрал не менее болезненную тему.
— Если хотите что-нибудь увидеть, — выпалил Сесил, — то поторопитесь. Морис собирается все продать.
— Продать коллекцию! Зачем?! У него достаточно денег! — поразился сэр Клинтон.
Сесил лишь дал понять, что он в этом безумии не участвует.
— Мое мнение не в счет. Морис может делать все, что ему заблагорассудится. Конечно, мне горько, что отцовские вещи будут проданы, когда в этом нет никакой необходимости — но это не мое дело. Милейший Морис совсем не таков, каким казался, — заполучив Равенсторп, он думает только о деньгах и о том, как бы нагрести еще больше. Ради этих бумажек он готов на все.
— Не может быть, что он решил продать все — наверное, какие-нибудь вторичные вещи, вряд ли он захочет лишиться ценной коллекции.
— Все до последней мелочи, сэр Клинтон. Думаете, зачем он привез сюда агента, янки по имени Фосс? Он сейчас живет в Равенсторпе и выторговывает главный шедевр коллекции, медальоны с изображением горгоны Медузы.
Сэр Клинтон покачал головой.
— Эти медальоны появились уже без меня. Я о них не слышал.
— Вы видели 'горгону Медузу' в галерее Уффицы? [1] Ее приписывают Леонардо да Винчи, но некоторые считают, что это копия, сделанная учеником с утерянной картины Леонардо. Отец разыскал три медальона с точно таким изображением горгоны Медузы на одной стороне и фигурой Персея на обороте. Более того, он сумел документально доказать, что эти вещи — подлинники Леонардо, подлинники, представляете? Эксперты подтвердили. Так что вы можете понять: Медузы были бы гордостью любого музея. А Морис спокойно предлагает их какому-то Кессоку, американскому миллионеру, а Кессок посылает этого Фосса торговаться.
— Как жалко с ними расставаться, — удрученно сказал сэр Клинтон.
— А Морису ничуть, — с горечью заявил Сесил. — Он договорился с моим другом Фоксом Поулгейтом, и тот сделал золотые копии, Фокс хоть и химик-любитель, но в гальванопластике толк знает. А Морис считает, что копии будут смотреться не хуже оригиналов.
— Хм! Что-то вроде кенотафа, памятника погибшим оригиналам, — сказал сэр Клинтон.
— Именно. А сами они будут покоиться за океаном в США.
Сесил помолчав закончил:
— Разумеется, никому из нас не нравится это варварское разбазаривание вещей. О, отец всю душу вложил в свою коллекцию. Он в гробу перевернется, если любимые его шедевры разойдутся по чужим рукам. И все из-за дьявольской скупости Мориса, из-за его ненасытности.
Сэр Клинтон поднялся и в последний раз окинул взором пейзаж.
— Пойдем?
Сесил не возражал, и они побрели назад к сосновому лесу. В лесочке сэр Клинтон заметил еще один забавный маленький домик.
— Смотри, еще один!
Сесил вдруг подошел к маленькому сооружению, наклонился, открыл дверь и заглянул внутрь.
— Феи нету дома, — заявил он и отодвинулся, давая сэру Клинтону заглянуть.
Что-то в его голосе насторожило шефа полиции. Фраза была вполне невинной, но в тоне проскользнуло глумливое веселье по поводу какой-то неведомой шутки. Сэр Клинтон поостерегся это выяснять, предпочел плавно переключиться на другую тему:
— Если некоторые здешние постройки такие древние, то и в самом доме должны быть какие-то курьезы. Нора священника [2], потайные ходы или что-нибудь еще в этом роде?
— Есть парочка, — сказал Сесил, — но мы их не афишируем. Даже Джоан не знает, как туда попасть. В нашей семье хранится история почище 'Ветки омелы' — одна девушка пошла в такой коридор, но забыла, как работает пружинный механизм, разнервничалась и так и не смогла выйти. Так там и умерла. По трагическому совпадению в это время она была в доме одна, и никто не мог помочь ей выйти. С тех пор тайные ходы держатся в секрете от девушек. Не стоит рисковать.
— Даже Джоан не сумела вытянуть из вас секрет?
— Даже Джоан. Только я и Морис знаем, как туда попасть.
Сэра Клинтона это очень устраивало.
— Лучше всего вообще закрыть эти ходы. Кто знает, где тебя подстерегает судьба. Кстати, в старинных поместьях, вроде вашего, обычно хватает семейных легенд. Про Домики Фей ты мне рассказал. Нет ли еще чего-нибудь интересного?
К Сесилу вернулось его обычное благодушие. Похоже, он еле сдерживался, чтобы не засмеяться.
— Есть! У нас есть фамильное привидение, по крайней мере, так говорят крестьяне. Сам я никогда его не встречал, но они утверждают, что наш семейный призрак — Белый Человек, и будто он бродит по лесу накануне смерти главы семьи. Никто в это не верит, конечно, легенда очень старая, и к ней относятся с почтением.
Сэр Клинтон тоже рассмеялся.
— Кажется, ты не принимаешь сэра Призрака всерьез. А что насчет Семейного Проклятия? Этим тоже запаслись?
— По поводу Семейного Проклятия обращайтесь к Морису. Это он у нас знаток по этой части.
Глава 2. Чувство юмора мистера Поулгейта
— Как летит время! — с шутливой скорбью сказала Джоан Чейсвотер. Сегодня я в расцвете
