— Поплыли вместе.
— Поплыли. Только не брызгайся.
Постепенно горизонт экрана моего телевизора все больше и больше раздавался вширь, пока, наконец, экран не стал для меня единственной реальностью. Я оказался посреди густой чернильной тьмы, в которой не было ни верха, ни низа, ни каких-либо звуков. Под моими ногами разворачивался необозримый океан нирваны, наполненный звездами. Судя по всему, я бесконечно медленно падал в умопомрачительную бездну Вселенной, и это было настолько восхитительно, что у меня захватило дух. Мимо неторопливо проплывали гигантские раскаленные светила, обломки астероидов и длинные шлейфы серебристой космической пыли. В абсолютной тишине, окружавшей меня со всех сторон, чувствовались приятная гулкость и глубина; это была превосходная объемная тишина, способствовавшая максимальному расслаблению и успокоению нервов, расстроенных в душной и узкой старой реальности. Во мраке вокруг меня по-прежнему непрерывно шевелилось и дышало нечто огромное, вызывавшее одновременно и ужас, и восторг, и священный трепет.
Какой-то неестественный квадрофонический голос вкрадчиво шептал у меня над ухом. Я не смог заметить, в какой момент он возник, и решил, что он был всегда:
— ...И вот это гигантское пушечное жерло, наполненное чугунными ядрами, вынырнуло из облаков и бомбардировало испанскую эскадру. Точность попаданий оказалась невероятной. Флагманский фрегат и транспортные галеоны были потоплены за считанные минуты. Три тысячи человек канули в морской пучине... Расстреляв боезапас, пушечное жерло потеряло устойчивость в воздухе, маховики остановились, и адская машина рухнула в океан. В тот же день изобретатель Бенуцци бесследно исчез, и вместе с ним исчезли все чертежи; впрочем, в камине его дома был обнаружена большая куча деструктуризированного пепла с торчащим из нее краешком пергамента, на котором некогда были сделаны рабочие наброски жерла. Утверждают, что в этом деле замешаны священная инквизиция и тайный Союз Семи Мудрецов... Все дальнейшие попытки воспроизвести боевую машину не имели успеха, однако до сих пор где-то в тропосфере вращается до отказа набитое чугунной смертью второе пушечное жерло, так и не задействованное при атаке испанской эскадры. Кого и когда оно атакует в следующий раз — неизвестно... Это один из самых зловещих и мрачных эпизодов в истории мирового судоходства. Однако история воздухоплавания хранит немало своих леденящих душу тайн. 15 сентября 1947 года пилоты американского истребителя, совершавшего тренировочный полет над тихим океаном, сообщили о загадочных и зловещих явлениях, происходящих на борту самолета...
Краем глаза я заметил группу светящихся точек, перемещающихся навстречу вращению звездной массы, и отвлекся от необычной лекции о мировых катастрофах. Одна из точек приблизилась, увеличилась, превратившись в расширяющееся световое пятно, и я увидел, что это устье гигантского туманного коридора, залитого слабым галогеновым мерцанием. Стенки коридора образовывал бурлящий вихрь прозрачной плазмы. Уже привычным усилием воли я направил свое тело в центр вихря, и в тот момент, когда я оказался в коридоре, на меня со всех сторон, снаружи и изнутри, обрушился водопад умопомрачительных ощущений. У меня словно появилось несколько десятков новых органов чувств. Я осязал неистовую пляску электромагнитных напряжений, я любовался великим буйством космических красок, расположенных выше и ниже различимого человеческим глазом спектра, я слышал ни с чем не сравнимую симфонию температур, я ощущал тонкую вибрацию силовых полей звезд. Параллельным курсом рядом со мной мчались какие-то замысловатые, нейтрально настроенные объекты, не поддающиеся описанию. С точки зрения трехмерного инвалида, каким был я сам вечность тому назад, они походили на огромные плотоядные цветы с фиолетовыми бутонами, напоминавшими жадно раскрытые, вывернутые наружу губы. От несуществующих, вращающихся в разных плоскостях пространственных осей коридора отделялись и устремлялись следом за мной оранжевые плазменные шары, радужные драконы, раскрашенные силами собственного внутреннего натяжения, синие, желтые и красные птицы, похожие на женщин, лошадей и скорпионов одновременно. Визуальное столкновение с каждым новым объектом вызывало во мне очередной взрыв экстаза. Я ощущал себя уже где-то за гранью блаженства, однако мое наслаждение стремительно возрастало с каждой секундой.
Казалось, безумию плазменного смерча не будет конца. Но через миллионы лет головокружительного полета я внезапно ощутил, что тоннель вот-вот оборвется. Впереди снова была гулкая чернота, и там, в глубине этой черноты, снова шевелилось что-то огромное и ужасное, выбравшееся из зеркального колодца. Почему-то у меня в голове возник образ гигантской разинутой пасти. Я увидел, как падаю в эту чудовищную искаженную пасть, как сила инерции распарывает меня о широкие лезвия оранжевых обоюдоострых зубов, как я окровавленными лохмотьями сыплюсь прямо в содрогающуюся от вожделения глотку и как с отвратительным чавкающим звуком смыкаются надо мной тяжелые челюсти гигантского хищника.
Потом я понял, что вижу перед собой перекошенное лицо Фредди.
— Хочешь водички? — хрипло спросил он.
Жадно осушив предложенный стакан до дна, я тяжело поднялся с пола и с трудом утвердился на табуретке. Несколько минут мы с коллегой сидели молча на противоположных концах стола, оглушенные и полураздавленные. Наконец Фредди нарушил молчание:
— Ты тоже был в Коридоре?..
Я сумел кивнуть.
— Корнфлауэр, но это же грандиозно...
Я молчал, и поэтому он продолжил:
— Ты понял, что это было? Ощущения в шести измерениях! По сравнению с этим наш мир тусклый и плоский, как камбала. Наверное, ни один человек на Земле еще не испытывал такого...
— Сомневаюсь, — шевельнул сухими губами я. — ЛСД...
— Пошел ты со своим ЛСД! — вспыхнул Фредди. — Врубись наконец, что оранжевое — никакой не наркотик! Назови мне хотя бы один психоделик, который вызывал бы у разных людей одинаковые галлюцинации!
Поскольку я никогда не был специалистом по наркотическим препаратам, мне пришлось симулировать отступление:
— Ну, допустим. Тогда что же это, по-твоему?
— Дверь, — убежденно проговорил Фредди. Он выбрался из-за стола, вышел в коридор и прежде, чем исчезнуть в туалете, обернулся и повторил: — Дверь, Корнфлауэр. Дверь в астрал, в иные миры, в подсознание — я точно не знаю...
— Ну, хорошо, — сказал я ему вслед. — Что же мы будем делать с этой дверью дальше?
— Как что? — бодро отозвался из своей кабинки Фредди. — Открывать снова, конечно! Я непременно должен узнать, что там, в конце тоннеля.
Я вспомнил разинутую апельсиновую пасть, и мне стало не по себе.
— Хватит! — отрезал я, повышая голос, чтобы меня было слышно за журчанием воды. — Откуда мы знаем, что там за дурь была у Мао в пакетике? Может, этот коктейль разрушает клетки головного мозга, и оттого как раз и происходят эти шестимерные видения?
— Брось, — сказал Фредди. — Я не откажусь от такого кайфа, даже если он сократит мою жизнь втрое. Ты заметил, что наслаждение нарастает поэтапно? В первый раз это была женщина, во второй — нечто гораздо более крутое. У меня просто все немеет, когда я представляю, что может находиться на следующей ступени.
Во мне тоже все обрывалось при мысли о третьей ступени, но совершенно по другой причине.
Положив голову на руки, я глубоко задумался. Мне ни в коем случае нельзя было дать Фредди дойти до смертельной сверхдозы. Вылить чертову смесь в канализацию? Пожалуй, в сложившейся ситуации такой выход был наилучшим, и мне до сих пор неясно, почему я им не воспользовался. Наверное, коктейль в самом деле разрушил у меня в голове слишком много соображательных клеток. А может, подействовала вполне реальная угроза тяжких телесных повреждений со стороны коллеги, обманутого в ожиданиях. Как бы то ни было, я не стал выливать жуткий напиток в раковину, а коварно решил пересластить его. Мне совершенно некстати припомнился эпизод из прошлого: один раз за обедом я положил себе в чай пять ложечек сахара (в раннем детстве я обожал сладкое), а потом, задумавшись, еще пять ложечек, в результате чего после пары солидных глотков меня вывернуло наизнанку. Сейчас, конечно, это звучит
