бесполезно. Слова диктора будто эхо повторились в его памяти: «…семья Джером на время оставила дом, никого не поставив в известность о месте своего уединения…»
И где же еще они могут быть?
Он понял, что должен, что-то сделать, и решил, что поедет к ней, на ее улицу. Возможно, она оставила соседям какое-нибудь сообщение. Но теперь он клялся себе в том, что не заведет знакомств ни с ее друзьями, ни с соседями. Для них он был чужим, посторонним. Зачем ей оставлять сообщение соседям, если она могла просто ему позвонить? Или послать кого-нибудь с запиской? Весь вечер он был дома — немного вздремнул, да, но звонок телефона или стук в дверь, наверное, его бы разбудил.
Почему она не позвонила?
Найти ответ на этот вопрос он не пытался.
Он проснулся вдруг, не понимая, где он и кто он. На нем была одежда — он не разделся, прежде чем уснуть в четыре часа утра. До четырех он вставал и снова ложился. Это продолжалось долгие ночные часы. Когда он ложился, то без конца ворочался на кушетке, на которой не было места, чтобы ворочаться или даже как-то удобно лечь. Когда на каминных часах стрелки остановились на полчетвертого, то он уже подумал, что в такое время она уж точно ему не позвонит. Чем он так ей насолил, что она ему не звонила? Решение пришло к нему вдруг — не надеяться ни на что. Лишь после этого ему, наконец, удалось провалиться в глубокий сон, который оказался недостаточно глубоким и не таким уж длинным.
Когда он проснулся, солнце заливало комнату. Он сел на кушетку. Во рту собрался противный привкус, голова немного болела. Он вспомнил, что не пил, что было не так уж плохо для столь неспокойной ночи.
Он потянулся к телефону, снял трубку и автоматически набрал ее номер, не ожидая, что кто-нибудь ответит. На часах было десять минут девятого. В этот час он мог сделать лишь одно — то, о чем он думал всю ночь.
Через двадцать минут он уже был на автостоянке — на квадратике, который был ближе всего к главному входу в больницу. Устало и подавленно он наблюдал за входом, стараясь не моргать и не думать.
Не моргать…
Не думать…
О больнице он все-таки думал — о том, что рано или поздно кто-нибудь из Джеромов обязательно придет навестить Керен. Они не могли оставить ее одну, не смотря на то, что случилось с Джейн. Неуклюже скорчившись на сидении за баранкой руля, он приготовился к долгому ожиданию в течение дня. Почему она ему не позвонила? Не стоит об этом думать. Но в чем причина? Почему, если… не ответ на вопрос.
Не моргать и не думать.
Где-то в течение часа он наблюдал за посетителями, которые входили и выходили, за «скорыми», которые подъезжали с воем сирен и отъезжали. Джейн говорила ему, что палата Керен находится на четвертом этаже со стороны фасада, третье окно от правого угла здания. Он поглядывал на это окно, пытаясь заметить в нем какую-нибудь активность. Один раз кто-то задернул занавеску, и он подумал, что каждый из тех, кто ее посещает, избегает его. Никакого движения. Он зевнул, ему уже было скучно. Захотелось купить что-нибудь съестное, и он подумал, что в вестибюле больницы должен быть автомат, в котором продаются сладости. Но он решил, что, наверное, было бы лучше не выходить из машины и продолжить наблюдение за входом в больницу и за окном.
Он проснулся внезапно. Где-то рядом проревел автомобильный клаксон. Дернувшись, он ударился о баранку руля. Через лобовое стекло слепило солнце — прямо в глаза. Руки и ноги ныли. Он провалился в сон. Вот, черт, он не мог в это поверить. Он взглянул на часы: на них было полдвенадцатого. Стоянка заполнилась машинами. Он поднял глаза на окно Керен. Занавеска все так же была закрыта.
Вдруг его будто оглушил стук в стекло. Он подскочил, ударившись локтем о рычаг коробки передач. Обернувшись, он увидел, что в окно правой двери к нему в машину заглядывал офицер полиции, который жестом требовал, чтобы он открыл окно. Бадди повернул ключ зажигания, чтобы начали действовать кнопки открытия окон. Мотор вздрогнул и завелся. Бадди нажал на кнопку: стекло, в которое стучался полицейский, опустилось.
— Добрый день, офицер, — сказал Бадди, продолжая дремать. Он старался говорить четко и разборчиво.
— Ты здесь затаился, парень, — сказал офицер. На его груди сияла медная бляшка, на которой можно было прочесть: «Безопасность. № 15».
— Я тут кое-кого жду, — неуверенно ответил он. Его лицо налилось краской, будто он совершил нечто непристойное — бога ради.
— И кого же? — спросил офицер, добавив в голос твердости.
— Мать, — с легкостью соврал он. — Мы договорились, что встретимся здесь, но, кажется, я ее упустил… задремал…
Очевидно офицер ему не поверил. Было похоже, что он взвешивал свой следующий шаг. Затем его лицо смягчилось.
— Смотри, парень, я не знаю, к чему все это, но будет лучше, если ты отсюда уедешь — прямо сейчас, ладно?
Он выезжал со стоянки, не зная, в какую сторону повернуть, пока не решил, что поедет на Эрбор- Лейн. Он медленно проехал по улице, поглядывая на дом Джейн. Окна были зашторены, никаких признаков жизни. Машины около их дома не было. Весь дом чуть ли не кричал: «Никого нет дома!!!».
«Лучше поеду домой. Может, в этот момент она пытается мне дозвониться», — подумал он, уже будучи зол на себя за то, что без малейшей пользы потратил столько времени около больницы. Он выдавил газ, и мотор взревел. У него в доме все это утро мог звонить телефон. Эхо звонков носилось по пустым комнатам.
Когда он уже был дома, то его поглотила тишина и пустота.
«Почему же она не звонит?»
Почему она ему так и не позвонила?
Это было началом ответа, будто жар, вызывающий дрожь у него в подсознании.
Он больше не мог удержаться от того, чтобы выпить, и направился вверх по ступенькам, где его ждала припрятанная у него в комнате бутылка.
На какое-то время они всей семьей перебрались в «Монумент-Мотель». На протяжении двух ночей беспокойные сны Джейн были полны крови. Кровь капала с деревьев, била ключом из родников, лилась из водопроводного крана, текла ручьями по улицам. Кровь была повсюду и на всем, что окружало Джейн, водоворотами устремляясь в щели в полу и просачиваясь между пальцами ее ног, когда она, к своему ужасу понимала, что боса. Она не могла от этого скрыться, ее засасывала густая красная жижа, а она лишь беспомощно пыталась удержаться на плаву.
Она в ужасе проснулась в незнакомой комнате, пытаясь осознать, где она и кто она. Ее тело было липким от густой жижи. Она села на край кровати и нащупала кнопку выключателя настольной лампы. Комната залилась светом, который не замедлил ударить ее по глазам. На ее теле была не кровь, а лишь пропитанная влагой пижама. На двуспальной кровати рядом негромко сопел Арти. Родители спали в другой комнате этого номера мотеля. Смежная дверь, ведущая к ним, была оставлена открытой. Джейн сидела жалко и одиноко. Ее пятки коснулись ковра, и она содрогнулась от ночной прохлады. Она больше не была одна с того момента, как ее освободили, и она покинула сарай, в котором продолжал лежать на полу оставляемый последними признаками жизни Майки Лунни. Все это сопровождалось активным безумием полиции, врачей «Скорой», газетных репортеров и телекамер, ставшим для нее бешеным водоворотом событий. Отец стал ее защитником и спасителем. Даже полицейские в местном отделении полиции побаивались его, когда он возражал против очередного бестактного вопроса. Он обнимал ее в полицейской машине на протяжении всей их дороги из участка домой. На улице перед их домом скопились люди, велосипеды, машины, лица, которых она не узнавала, каждый будто пытался глазами отщипнуть от нее
