выступления Гитлера можно рассматривать как партийное помещение.
Нацисты не простили это Аденауэру. Бурно шла кампания по выборам в рейхстаг, намеченным на 5 марта 1933 года. В печати, на уличных сборищах сторонники Гитлера вели планомерную и ожесточенную травлю обер-бургомистра. Молодчики из СА собирали на улицах пожертвования в пользу своей партии под лозунгом «Каждый грош — выстрел в Аденауэра!». По городу распространялись листовки со стишками, в которых обер-бургомистр назывался сепаратистом и свиньей, предателем, которого немецкий народ повесит на уличном фонаре. Аденауэр получал множество анонимных писем с угрозами расправы. Люди, совсем недавно певшие обер-бургомистру дифирамбы, считавшие за честь быть его соратниками, отворачивались от Аденауэра. Вокруг него возник вакуум.
На выборах в рейхстаг и на последовавших за ними коммунальных выборах в Кёльне национал- социалисты получили заметный прирост голосов. Положение Аденауэра осложнилось до предела. Когда в день коммунальных выборов он пришел на традиционное мероприятие, посвященное памяти жертв войны, с ним никто не хотел разговаривать. Незнакомый человек отвел обер-бургомистра в сторону и сказал, что молодчики из СА готовят на него покушение. По приходе его в ратушу они ворвутся в кабинет и выбросят его из окна.
Вернувшись домой, Аденауэр позвонил начальнику полиции. Еще сутки назад тот обещал защищать его при всех обстоятельствах. Теперь на просьбу о помощи он ответил, что ничего не может сделать без указаний из Берлина. Нацисты выставили у дома обер-бургомистра пост охраны, чтобы предотвратить какие-либо действия с его стороны.
В этот же день фракция партии Центра в рейхстаге вместе с другими депутатами проголосовала за предоставление Гитлеру чрезвычайных полномочий. Диктатура национал-социалистов обрела легитимную основу. Аденауэр не одобрил действия руководства партии, однако воздержался от каких-либо выступлений.
Созрело решение покинуть Кёльн. Ранним утром следующего дня банкир Пфердменгес прислал за ним машину. Он вышел на улицу мимо спящих нацистских охранников, сел в автомобиль и поехал в Дортмунд. Там он пересел на поезд и вскоре был в Берлине. Жена, как и договорились, сообщила в ратушу о его отъезде, а сама отправилась к знакомому их семьи в сельскую местность, где уже несколько дней находились дети.
13 марта перед зданием ратуши выстроились отряды штурмовиков. Их предводитель с балкона объявил о низвержении обер-бургомистра Аденауэра. Газеты на следующий день оповестили о его бегстве из города. Они всячески измывались над смещенным, обливали его грязью, уверяли, что все население города пребывает в радости по поводу избавления от своего хозяина. Кёльнские обыватели не проявляли восторга в связи со смещением обер-бургомистра — давнишнего, привычного и уважаемого. Но и защищать его не были готовы — нацистская пропаганда делала свое дело: она последовательно развенчивала Аденауэра и внушала страх перед торжествующим национал-социализмом.
В Берлине Аденауэр попросил аудиенции у Геринга, занимавшего кроме прочих еще и пост министра внутренних дел Пруссии. Ждать пришлось три дня. На встрече Геринг вел себя надменно. Беседу, едва поздоровавшись, начал агрессивно:
— У меня есть сведения о серьезных финансовых злоупотреблениях в кёльнском магистрате, и вы ответственны за них.
Аденауэр не ожидал подобного.
— Вам предоставили неверную информацию, — спокойно сказал он. — Финансовая деятельность магистрата систематически проверяется. Никаких нарушений обнаружено не было.
Геринг резко изменил тему:
— Почему вы убрали знамена национал-социалистов с моста через Рейн, когда по нему проезжал Гитлер?
Аденауэр дал объяснение и попытался перехватить инициативу:
— Я пришел к вам как к министру внутренних дел, чтобы уведомить: меня сняли с поста обер- бургомистра вопреки действующему законодательству. Надеюсь, что законы и порядок существуют в стране. Прошу вашего вмешательства.
Подумав немного, Геринг ответил:
— Мы дадим распоряжение провести расследование. О результатах вам сообщат.
Кивком головы нацист дал понять, что беседа окончена. Никаких сообщений от Геринга Аденауэр не получил.
В Кёльне между тем начались гонения на служащих муниципалитета — членов партии Центра. Их стали увольнять под надуманными предлогами. Аденауэр из Берлина обратился за помощью к Ризену — нацисту, поставленному на его место. Тот грубо ответил, что считает бывшего обер-бургомистра предателем, погрязшим в коррупции и принесшим несчастье жителям города и служащим муниципалитета.
В берлинской служебной квартире, еще не отобранной у него, Аденауэр жил тихо, на публике не появлялся. Помещение охранялось полицией, что давало надежду не подвергнуться спонтанному налету нацистских молодчиков. Банк Кёльна по указанию новых властей арестовал счет Аденауэра. Кончались наличные деньги, взятые при спешном отъезде.
Выручил старый знакомый американский промышленник Д. Н. Хайнеман, находившийся в это время в Брюсселе. Он навестил Аденауэра и вручил ему десять тысяч марок — сумму внушительную, дававшую возможность длительное время не испытывать финансовых проблем. Аденауэр навсегда остался благодарен Хайнеману. После войны, совершая официальные визиты в Соединенные Штаты, он непременно навещал Хайнемана и его семью.
Тревожно жилось Аденауэру в Берлине. Нацисты шумно утверждали добытую власть. Штурмовики вели себя непредсказуемо. Все партии, кроме НСДАП, были распущены. За коммунистами и социал- демократами велась охота. Арестовывали подчас всех, кто попадался под горячую руку.
Школьный товарищ Хервеген предложил пожить в монастыре Мария Лаах, где он служил настоятелем. Тихая местность в Эйфеле, недалеко от Андернаха, удаленность от крупных городов делали монастырь, живописно расположившийся на берегу озера, идеальным местом для уединения. Аденауэр разместился в одной из монастырских келий. Вместе с монахами участвовал в ежедневных службах. В дни, когда в монастырь съезжались посторонние люди, из кельи не выходил. Появилась возможность встречаться с женой и детьми. Из-за предосторожности не пользовался монастырской гостевой комнатой, а гулял с Гусей и детьми в саду или близлежащем лесу.
Как-то его посетил старый знакомый из Кёльна. Прохаживаясь по саду, Аденауэр расспрашивал о родном городе. И вдруг спросил:
— Как долго продержатся нацисты у власти?
— Думаю, два года, не больше, — услышал в ответ.
— Боже, тогда я стану слишком старым, чтобы восстановить свое положение.
Возраста Аденауэр не чувствовал. Говорил так в шутку. Собеседник не сомневался в этом и лишь укоризненно покачал головой.
В монастырской тиши Аденауэр много читал, выбирая книги преимущественно по истории и искусству. Размышлял над религиозными текстами. Некоторые биографы Аденауэра утверждают, что именно в то время, отталкиваясь от христианских догм, он пришел к выводу о возможности преодолеть классовую борьбу, депролетаризировать пролетариат и создать общество социальной справедливости. Подобные идеи легли в основу политического кредо Аденауэра в послевоенный период.
В начале 1934 года Хервеген получил указание от властей удалить Аденауэра из монастыря. Кто и почему дал такой приказ, осталось неизвестным. Аденауэр решил поселиться вместе с семьей в берлинском пригороде Нойбабельсберг. Он исходил из того, что, живя на виду, проще избегать преследований. Противодействовать национал-социалистам в какой-либо форме Аденауэр не намеревался. Легитимная власть оставалась для него понятием непререкаемым. К тому же нацисты еще не проявили в полной мере свою авантюристическую сущность, не обнажили до конца политику, основанную не на законе, а на волюнтаризме. Новый порядок, основанный на подавлении свободы человека, на безудержном, граничащем с безумием национализме и шовинизме, находился еще в стадии становления.
Семья Аденауэра арендовала недорогой дом. Продавали ранее приобретенные картины. Получили
