но уже на бреющем. Радио включено было?
— Да, как раз «Гоу хоум шоу» началось, — поняла, о чем он спрашивает, умненькая девушка. — Значит, я достала браслет из ящика в десять тридцать.
Чтобы запротоколировать ее показания, Денис расправил все равно уже испорченный листок и отставил стакан в сторону, сказав:
— «Строенный письменный прибор. В крышке прорубь для макания пера. Сюда же стакан для ручек с волосом внутри».
— Стакан? С каким волосом? — не сразу поняла Галка, хотя именно эта историческая запись, украсившая первую страницу КП № 9, положила начало их своеобразному развлечению — охоте за абсурдными формулировками.
— С внутренним! — твердо ответил неисправимый логик. — Это, стьюдент оф зе КГУ Попов Галин Георгиевн, не есть карашо по сути, — «выламывая» язык под эксперта-англичанина, инспектирующего блоху, подкованную тульским Левшой, объяснил Денис, — но зато верно по определению: раз — «внутри», то — «с внутренним»!
— Поскольку я сей нестриженый стакан не видел, могу лишь предполагать, что речь, всего-навсего, идет о карандашнице, которая была сделана из поделочного камня с черными прожилками, — добавил десятиклассник Галке в утешение и начал быстро составлять схему-таблицу, обозначив на ней всех присутствующих в отделе, в том числе и себя, инициалами и проставляя напротив них время и место, где этот человек находился до того, как установили, что браслет раджи пропал.
— Говоришь, Вильницкий видел, как ты положила браслет на место?
— Да, он подтвердит.
— Значит, так и отметим: в десять тридцать пять браслет был еще в столе. Ты выходила куда-нибудь после?
— В туалет, — не решилась Галина скрыть от следствия хоть что-нибудь и снова запылала румянцем. — Но в какое время хоть убей не вспомню.
— Еще и убийства нам не хватает! С вручением киллеру «Часов — подарка за активную общественную работу. На крышке надпись: «За отличную стрельбу»». …Интервал временной укажи, пусть и приблизительно.
— С одиннадцати до двенадцати.
— Хорошо, ты свободна, а ко мне позови художника.
Пока не пришел сорокалетний щуплый Лях, всегда одетый в грязные джинсы и какой-то бабий с растянутым воротом свитер, Денис еще раз проанализировал свою таблицу. Она покрылась выступившими мурашками часов и минут, ее оплетали пояснения, к которым подцеплялись длинные комментарии, и поэтому глаза по ней разбегались. Денис собрал их в кучку, вздохнул и начал заново чертить более наглядную диаграмму, заштриховывая черной пастой или оставляя белым квадратик каждых десяти минут — промежутка времени, необходимого для того, чтобы зайти в кабинет Новокрещенных, открыть стол, взять браслет, выйти, спрятать браслет и отдышаться.
— Какого ляха тебе нужно? — еще только появившись в дверном проеме, взорвался Константин Олегович, чей головной платок, завязанный по-пиратски с узлом на боку, сразу же напоминал об «Острове сокровищ». Взрывался Лях постоянно: словами, загулами, страстями и красками полотен, и поскольку в понедельник ему предстояло «рвануть» открытием новой экспозиции, церемонится с мальчишкой, вздумавшем поиграть в милиционера, он не собирался.
— Какого Ляха? Мудрого, талантливого, терпеливого.
— Ладно, извини, — подобрел художник от беспринципной лести. — Я, и в правду, чересчур взвинтился, прикидывая, не захватить ли мне «Шашку артиллерийскую» из боковой витрины, чтобы разговор оказался покороче. Обстановка в отделе из-за браслета нервной стала: или ты ругаешь, или тебя ругают, или перед тобой ругаются.
— Шашка кавалерийская, а не артиллерийская, — не удержался от уточнения Денис, хотя художник мог снова взорваться, но обошлось — у Ляха шел накопительный период, когда он бывал по-житейски благоразумным.
— Мне без разницы, ультрамарином в киноварь. У меня там этикетки сохнут, и пчела-дура обезумела: думает, вот, мол, дождь, все в улье бездельничают, а я «работяшшая».
Штирлиц знал, и Денис — тоже: картонные полоски с названиями экспонатов и текстами, художник клеил на разведенный мёд, потому что он держал намертво, не давая желтых подтеков и пятен, как канцелярский клей.
— …Тебе что хотелось выяснить? — спросил Кирилл Олегович после лирического отступления о затравившей его пчеле, которая все норовила провести перекрестное опыление этикеток. — Не спёр ли я браслет?
— Конечно, — с легкостью согласился Денис. — И не вставил ли цыган Лях себе и своим лошадям сделанные из него золотые зубы? Сейчас рот обследовать буду.
Художнику идея так понравилась, что он захохотал:
— Молодец, парень, что никому спуску не даешь.
— Константин Олегович, вы видели браслет раджи? При каких обстоятельствах?
— Так его только ленивый туда-сюда не таскал; его Бородище, считай, специально и принес из «драгов», чтобы потерять. Чего вы все с браслетиком этим носитесь и кудахчете: «Ах, раритет!»? Показывал Василич его вчера: сделан кустарным способом, и орнамент плохо прорисован. Нет, я сторонник сложных форм.
«Картины художника Николаева, изображающие зарод сена и мужика в одинаковых черных художественных рамках», — подумал Денис, хотя вслух спросил с дипломатической вежливостью:
— Вы ведь заходили сегодня в общий кабинет?
Лях оказался безукоризненно точным: назвал тех, кто был в комнате, когда он пришел за степлером, описал, чем занимались Кабаров, Вильницкий и Галина, и даже время назвал с точностью до минуты, так как был очень неплохим профессионалом, имевшим цепкий, непроизвольно фотографирующий обстановку, наметанный глаз.
Но если с художником Денису повезло, то Саша Вильницкий, которого он вызвал следующим, повел себя, как чешский патриот Юлиус Фучек в фашистском застенке:
— Ничего не скажу.
— И не надо, — отрубил Денис. — Пусть подозрение падает на Галину, ведь она призналась, что брала браслет.
— Это провокация, — продолжал упорствовать Саша. — Ничего она не брала!
— Еще как брала. Другое дело, что, налюбовавшись им, Попова положила украшение на место, а ты видел ее манипуляции.
— Да, видел! И могу подтвердить, — наконец признался Александр, после чего разговаривать с ним стало легче, потому что он прекратил играть желваками и гордо вздергивать подбородок. — Зря ты Галочку подозреваешь в краже. Не такой она человек.
— Ты ее любишь, — со смазанной интонацией, которая не давала понять, что прозвучало: вопрос или утверждение, сказал Денис, проверяя возникнувшую у него догадку, что гусар Вильницкий неравнодушен к барышне Поповой, чем и объясняются неровности его поведения.
— Если кому-нибудь об этом проболтаешься, малолетка, готовь себе «Умерший снаряд», — пригрозил студент, имея в виду саван — «Погребальный наряд русского мещанина втор. пол. ХIХ в.».
— Не нужно нервничать, Саша, у меня все тайны — коммерческие! И, давай-ка, лучше вернемся к нашим делам…
Денис выяснил, что всю первую половину дня, Вильницкий провел в общем кабинете и выходил из него только единожды, примерно в одиннадцать-пятнадцать.
Когда Саша ушел, и диаграмма была пополнена полученными от него сведениями, ответ на вопрос, кто и когда мог своровать браслет, обозначился на листе цепочкой белых квадратов, сливающихся в светлую полоску. Денис пририсовал к ней остроконечную стрелочку, упершуюся в одну из фамилий списка, удовлетворенно откинулся на спинку стула, и прислушался к шелесту дождя, перекрываемому бубнящим за неплотно закрытой дверью голосом Галины, которая проверяла коллекционную опись:
