— Политическая наука не астрономия, нет гарантий, что прогнозы сбудутся. То, что это случилось, означает, что наш инструментарий — использование фокус-групп — работает. Могу понять власть: 10 лет жили при статус-кво, так что сложно поверить, что его уже нет. Думаю, сейчас к нашим выводам уже начинают относиться внимательнее.
— Здесь как в армии: есть оружие ближнего боя, а есть — дальнего. К первому относятся классические соцопросы, которые точнее отражают разброс мнений, так как ответы предполагаются в режиме «да-нет», но это не позволяет выявить качественные изменения в обществе. В фокус-группах, напротив, точность определения не так высока, зато легче уловить неожиданности. Вот мы и пытались выявить, какие сенсации произошли в массовом сознании в смысле изменения политических настроений.
— Одну из них выявили психологи — общество находится в состоянии когнитивного диссонанса. Это типичная ситуация в кризисное время. Выросла неопределенность, и отсутствует привлекательная политическая альтернатива, вот люди и в растерянности: надо выбирать, а выбирать не из кого — никто не мил. Это состояние внутреннего конфликта присуще сейчас не только избирателям, но и политикам. Мой коллега Белановский сказал недавно, что и у Владимира Путина, похоже, когнитивный диссонанс — для него тоже все стало зыбко и все варианты кажутся малопривлекательными. Он, как и все, получает взаимоисключающие сигналы и не может понять, какие действия обеспечат достижение целей.
— Вы озвучили главную надежду властной команды. Но законсервировать ситуацию не удастся. У людей появился запрос на новых лидеров при одновременном падении доверия к властям, которые не обеспечивают решение приоритетных проблем. На фоне этого идет быстрая смена поколений. Многие изменения необратимы, и шанса «пересидеть» у властей нет.
— Но не всегда так. Сейчас качественный скачок: беби-бумеры 80-х — самое массовое поколение России. Четверть взрослого населения. Им сейчас около 30, и через 5—10 лет они будут претендовать на ключевые посты в менеджменте, бизнесе, политике. Благодаря численности они добьются своего — старшие, доминирующие во власти поколения окажутся в меньшинстве.
— Было еще два момента, которых мы не ждали. Первый — это социально-экономические и политические предпочтения тех, кого нельзя отнести к среднему классу. Выяснилось, что они приблизились к ожиданиям рассерженных горожан. Раньше они хотели одного — денег из бюджета. Сейчас этот запрос ослабел. Они, как и средний класс, начинают осознавать, что для решения главных проблем нужны не деньги, а институты.
Второй — отсутствие роста протестных настроений. Они присущи сегодня относительно небольшой группе, составляющей костяк митингующих, это около 100—150 тысяч человек. Наш вывод подтвердили и опросы ФОМ. Население неагрессивно и ждет от политиков предсказуемых конструктивных действий.
— Возможно, хотя ей мешает устаревший стиль политических коммуникаций. Запрос общества — он вне идеологии. Идеология сейчас неинтересна. Важна способность лидера держать слово в решении конкретных проблем.
— Еще одна сенсация. Даже в Москве, где люди сильно бурчат по поводу засилья мигрантов, недовольство не ассоциировалось с националистическими лозунгами. Отъявленных националистов — меньшинство. В глубинке же даже бурчания по поводу мигрантов нет. Исключение, скорее всего, — юг России, где мы обследований не проводили. Мы показали фокус-группам ролики с записями одного из идеологов национализма Константина Крылова. Лишь единицы поддержали бы его. Люди ждут больше ответственности и меньше радикализма.
— Опять новость: нет роста настроений ни слева, ни справа, только предельный прагматизм. Даже идейно убежденные коммунисты позитивно высказывались о Кудрине: мол, профессионал, умеющий поддерживать устойчивость финансов. Вновь открылось окно для создания движений, которые обращались бы к населению с повесткой, не основанной на популизме и агрессии.
— Люди не верят партиям. Налицо кризис партийного строительства. Исключение — коммунисты: они так давно на политической сцене, что их воспринимают как институт.
