Находчивое поколение

Владимир Иванович Даль Находчивое поколение

Недавно один из хозяев по зеркальной линии гостиного двора, рассматривая палку мою, в которую вкладывается зонтик, сказал: 'Вот, говорят, немцы наш хлеб едят. Господь с ними, пусть едят; они нас добру учат; не будь их, у кого бы мы стали перенимать? Они, вишь, до всего умом- разумом доходят, а мы глазами'.

Есть тут и правда, подумал я, и не даром народ наш сложил поговорку: у немца на все струмент есть. Нужда промышляет, досужливость перенимает. Много найдется у нас досужих самоучек, которые что ни увидят, все сделают; но хозяин прав: им надо наперед увидеть; русский ум тяжеленек на подъем, русский задним умом крепок. Поговорка: русский человек не пропадет -- не в ту силу сложена, как иногда ее понимают. Русский человек век не знал еще такой нужды, как знает ее заморское племя -- а голь на выдумки торовата. Если нужда заставит русского человека промышлять, то он редко промышляет головою, никогда ногами, а всего чаще руками, и думает по готовому.

Вот заморское поколение, народ известный у нас в старину под собирательным именем немцев, а ныне под названием иностранцев -- поколение, которое не верит прибасенкам, где счастие наведывается к сонному, которое растет и мужает с убеждением, что, не дав счастию угонки, за ним не угоняешься, вот это поколение, говорю, у которого на все струмент есть, не пропадает нигде; оно находчиво, смело спускается в открытое море чужбины, увертливо борется с супротивными волнами и нередко благополучно достигает берега. Но вы спросите: не выезжает ли такой искатель судьбы иногда на чужом хребте? Без сомнения, и на это есть весьма основательная причина, а именно: на своем не выедешь, сам на себя, на плеча свои не сядешь.

Народ, о котором я говорю, взяв только известную частицу его, отлитую по одному образцу, принадлежит по званию к бездомным скитальцам, к бобылям; по призванию -- к художникам, как называют иногда человека, который горазд на все, или еще лучше -- кисточникам. Источником, в простонародном языке нашем, называется именно такой человек, который и скроит, и сошьет, и выворотит, и мельницу починит, и узоры выведет -- потешит вовремя малых ребят водяною мутовкой да бумажным петухом; старичков проволочною оправой на очки; красных девушек самоделковыми серьгами да подвесками. По наружности такой землепроходец человек благообразный: бакенбарды у него чистенько зачесаны вперед, запонки презатейливые, поступь смелая, руки привешены в плечах на основании правил наших учебных анатомий, т. е. свободно-движным сочленением, и когда пришлец наш ловко и вольно рассуждает свободно-движными руками своими, то никак нельзя догадаться, что они приделаны у него по такому варварскому способу. Если вам случалось видеть когда-нибудь одного такого гражданина мира, то вы видели в нем и всех: это политипаж. Иногда, слышал я, перемешав звание человека заглавием известного рода учебных книг, называют их самоучителями; их и точно можно так назвать -- но не потому, чтобы они сами чему-нибудь учились, а просто потому, что сами берутся учить всему на свете других и не брезгают горьким хлебом воспитателя барских детей.

В Кронштадт прибыл из Гавра корабль за салом и за пенькою; привез и то, и сё, и между прочим с десяток пассажиров. Один за другим вышли на берег и пошли в ожидании таможенной очистки пожитков своих туда и сюда; а какой-то молодой человек, бойкой наружности, ходит взад и вперед по шканцам, заложив руки в карманы, и с завистью поглядывает на удаляющихся по берегу товарищей своих. Это м'сье Петитом, родом из Лозанны или Женевы. Капитан не спускает его на берег. Петитом сумел убедить капитана отвезти его в Россию, с тем, чтобы там немедленно уплатить остальную половину недоимки за проезд; но теперь покуда еще не сумел привести в исполнение благонамеренного обещания своего: никто из попутчиков не дает ему денег взаймы, тем более что м'сье Петитом, обедая всегда на чужой счет, объедал дружески на этом перепутье поочередно всех товарищей своих, с коими судьба его свела, признаваясь каждому глаз на глаз, по секрету, что он политический беглец и принужден был бежать от угрожавшей ему новой линии Бурбонов с такою поспешностью, что не успел захватить с собою ничего, ни даже припасенного мешка отличных сахарных сухарей, не только семи дюжин жестянок с готовым кушаньем. Все это, а равно и деньги его будут ему пересланы непременно задушевными друзьями, прикрывавшими с таким самоотвержением его бегство.

Впрочем, Петитом не унывает; у него, конечно, нет в виду ни одного ломаного шелега, не только гроша, но это нисколько его не озабочивает; он прибыл в Россию и так или иначе будет на берегу, в этом нет сомнения; капитан не повезет же его обратно в Гавр. Петитом надел единственный щегольский фрак свой и бронзовые, под золотую оправу, очки; притуалетился кругом и, расхаживая взад и вперед, посвистывает. Все товарищи ушли,-- думает он про себя,-- поесть не у кого; если капитан продержит меня натощак до полудня, я буду, кажется, ровно в таком же положении, как тот, который, прогулявшись утром, пришел домой и спросил у слуги: нет ли у нас чего поесть? и на ответ: 'вы сами знаете, что нет ни корки', сказал: так вот что, я пойду лягу отдохнуть, а ты разбуди меня после обеда… Если бы у меня был какой-нибудь чемодан с собою или сундук, я бы его мог оставить капитану в заклад и пройтись по Кронштадту, оглянуться, поискать земляков-легитимистов; может быть, и промыслил бы что-нибудь; но у меня один узелок, а кой-какие безделушки уже заложены у товарищей. 'Капитан!-- сказал он, вдруг остановившись вдохновенно,-- вот вам паспорт мой, оставьте его у себя под залог, а меня отпустите к консулу; иначе я не могу достать вам денег'. Капитан согласился.

Петитом встретил на берегу двух человек; одного с бородою, в синем кафтане, другого во флотском мундире. С первым он мог объясниться по-немецки, с другим по-французски. Это ему понравилось: Россия не так страшна, подумал он, как я полагал: люди, как люди; и день довольно светлый, почти как у нас; где же вечные сумерки и полугодовая ночь? И лето также не морозное, по крайней мере здесь, в Кронштадте, посмотрим, что дальше будет, например, в Петербурге.

Петитом расспросил, где найти своего консула, но, между тем, ласковое обращение встреченных им туземцев и убедительные представления тощего желудка побудили Петитома испытать на первых порах хваленое гостеприимство наше и удовлетворить этим самой настоятельной потребности; потом уже, подумал он, я займусь своим делом. Он, без обиняков, со свойственною этому поколению ловкостью и уменьем, рассказал молодому моряку, жителю знаменитых в то время палов, что бежал от преследования старой линии Бурбонов, бежал с такою поспешностью, что не успел даже захватить с собою кошелька и бумажника.

– - Но,-- продолжал ловкий рассказчик, закинув несколько голову и взяв мичмана за руку,-- но я ни на минуту не призадумался; я знал, в какую землю еду: в землю, где иностранцы, загнанные туда судьбою, принимаются радушно, как братья, где всякий гость не может нахвалиться гостеприимством хозяина. Вот почему я смело ступил на этот чуждый для меня берег; я уверен, что найду достойный этого народа прием; хотя,-- прибавил он с ужимкою,-- хотя и не знаю еще, где сегодня буду обедать! Вы женаты или холосты?-- продолжал он.

– - Холост,-- отвечал мичман, насупил брови, опустил голову и сделал рядом с товарищем своим несколько шагов молча. Он думал в это время: куда же я его дену? как его вести за собою в знаменитые палы, на 15-ти рублевую квартиру, где в передней стоит огромная русская печь, в которой Степан мой изготовил сегодня, вероятно, то же, что было вчера и третьего дня, и что будет завтра -- щи да кашу!..

– - Не правда ли,-- продолжал между тем Петитом,-- не правда ли, у вас водится прекрасный обычай, по которому всякий вновь прибывший чужестранец должен избрать себе непременно друга между туземцами и даже обменяться с ним именем, и новый друг этот заботится о друге своем как о себе?

Петитом, как видите, немного спутал обычаи островитян Тихого океана, о коих читал в Дюмон-