палите всё, что просится в разжог.Лоза в листве, черед зачаться гроздам,страшилы позамотаны в тряпье;меж тыкв уютно греться по бороздам,лесс налипает на лицо мое.Харчей промыслю за каменоломней, —где прячусь я, не знает ни один, —колени к подбородку, поукромней,и засыпаю, обхвативши дрын.Зрелеют грозды, множится прибыток, —тычины подставляю; где пора,сметаю с листьев и давлю улиток,меж тем в долине — сенокос, жара.Слежу — не забредет ли кто нездешний,лещину рву, хоть и негуст улов,грызу дички да балуюсь черешнейи дудочкой дразню перепелов.Созрели грозды, и летать не впоруобъевшемуся ягодой скворцу;пусть виноградарь приступает к сбору,а мой сезонный труд пришел к концу.Всплывает запах сусла над давильней,мне именно теперь понять дано:чем урожайней год, чем изобильней,тем кровь моя зрелее, как вино.
В лессовом краю
Под листвою — стволы, под колосьями — лесс,под корнями — скала на скале;вот и осень: от ветра трещат кочаныи соломинки клевера в поле черны, —изначальность приходит к земле.Что ни русло — обрыв, что ни устье — овраг(только чахлая травка вверху);проступают в кустарниках древние пни,и буреют утесы, как будто онилишь сегодня воздвиглись во мху.Створки древних моллюсков под плугом хрустятв темном мергеле, в лессе, в песке;под побегами дремлет гнилая сосна,виноградник по склонам течет, как волна,и кричит коростель вдалеке.
Последнее странствие
Бродяжничество долгое мое!К концу подходит летняя жара.Пшеница сжата, сметано стожьеи в рост пошли по новой клевера.Благословенны воздух и простор!Орляк уже не ранит стертых ног;рокочет обезъягодевший бори вечером всё чаще холодок.Я никогда не ускоряю шаг,не забредаю дважды никуда;мне всё одно — ребенок и батрак,кустарник, и булыжник, и звезда.
Последняя улица
Эта улица, где громыхает трамвайпо булыжнику, словно плетется спросонокпрочь из города, мимо столбов и собак,мимо хода в ломбард, мимо двери в кабак,мимо пыльных акаций и жалких лавчонок.