Миссис Маккензи закрыла лицо руками, спина её тряслась. Вилли отвернулся к стене.
Гроза гремела и сверкала. Грохот сменялся страшной тишиной, когда один лишь дождь стучался в окна. В одну из таких минут четыре раза пробили башенные часы. Лори и Эндрью в отчаянии посмотрели друг на друга поверх рыжей головы.
Мэри открыла глаза и долго глядела в глаза Лори. Потом она взглянула на отца, и лицо её, маленькое, словно у куклы, вспыхнуло румянцем. Она стала на секунду такой же хорошенькой, как была.
Тогда они и услышали кошачий крик за окном, перекрывающий и свист ветра, и грохот ливня, и раскаты дальнего грома.
Все вскинули голову — и Лори, и Эндрью, и заплаканная миссис Маккензи, и распухший от слёз Вилли с обвисшими усами.
Снова раздался крик — долгое, жалобное, пронзительное «мяу!». И кто-то в комнате сказал: «Томасина».
— Кто сейчас говорил? — крикнул Эндрью.
Усы у Вилли Бэннока взметнулись кверху, глаза сверкнули.
— Она! — закричал он. — Она сама!
Молния сверкнула так, что лампы и свечи обратились в незаметные огоньки. Все увидели в окне мокрую рыжую кошку.
— Томасина! Томасина! — вскричали разом Мэри Руа и миссис Маккензи. Девочка указывала пальцем на снова потемневшее окно.
— Господи помилуй! — сказала миссис Маккензи. — Кошка пришла с того света за нашей девочкой…
Первым разобрался, в чём дело, здравомыслящий Вилли Бэннок.
— Она живая! — крикнул он. — Да пустите вы её сюда!
— Миссис Маккензи, — хрипло и тихо сказал Эндрью, чтобы не спугнуть Томасину, — она вас любит. Откройте окно… только поосторожней. Богом прошу!
Старая служанка встала, вся трясясь, и осторожно пошла к тёмному пустому окну.
Всё затихло, только Лори слышала, как сухо и тяжко били крылья улетающего ангела смерти.
Медленно и осторожно миссис Маккензи открыла окно. В комнату влетели брызги дождя. Кошки не было.
— Кис-кис-кис, — позвала миссис Маккензи. — Томасина, иди ко мне, молочка дам!..
— Талифа, — заглушил шум ливня нежный голос Лори, — иди сюда! Иди ко мне!
Кто-то мягко шлёпнулся на пол. Мокрая кошка подошла ближе, открыла рот, молча здороваясь с людьми, отряхнулась как следует, подняла одну лапу, другую, третью, четвёртую и отряхнула каждую. Практичный Вилли ловко обошел её и закрыл окно.
Эндрью Макдьюи казалось, что если он тронет Томасину, она исчезнет как дым, или рука его просто коснётся пустоты. Но всё же он поднял её, и она на него фыркнула. Она была настоящая, мокрая и злая.
— Господи! — сказал он. — Спасибо. — И положил кошку на руки к Мэри Руа.
Томасина мурлыкала, Мэри обнимала её, целовала и не думала умирать. Слабым, вновь обретённым голосом она выговорила:
— Папа, папа! Ты принёс мне Томасину! Томасину принёс, она жива!
Как бы долго ни пришлось ей выздоравливать, всё стало на свои места. Отец её снова был всемогущим и всеблагим.
— Ты что-нибудь понимаешь, Лори? — спросил Эндрью.
— Да, — просто отвечала она, нежно улыбнулась и глаза её засветились мудростью. Она встала и положила в постель девочку с кошкой. Томасина принялась мыться. Ей много предстояло сделать — из лапы шла кровь, когтя два болтались, но она сперва вылизала шею и щёки своей хозяйки, а потом без прежней ненависти посмотрела на рыжеволосого и рыжебородого человека с мокрым лицом.
Гроза утихала вдали. Мэри Руа обняла Томасину, и та отложила свои дела. Через несколько секунд обе они крепко спали.
Миссис Маккензи и Вилли тоже пошли спать. Дождя уже не было. Кто-то постучался у входных дверей. Эндрью пошёл открывать и увидел отца Энгуса, осунувшегося после бессонной ночи и одетого в старую сутану. Ветеринар долго глядел на него. Лицо священника было мирное, и глаза за стёклами очков смотрели спокойно.
— Ты уже знаешь, — сказал Эндрью.
Энгус знал, и не знал. Просто сейчас, ночью, он вдруг ясно понял, что молитва их услышана.
— Да, — отвечал он. — Она жива и здорова.
— Она и говорить может.
Энгус кивнул.
— Томасина к ней вернулась, — медленно продолжал Эндрью; но Энгус снова кивнул и сказал:
— Очень хорошо.
Они вошли на цыпочках в комнату. Лори сидела над спящей девочкой и спящей кошкой. Улыбка осветила круглое лицо священника.
— Как у них красиво… — сказал он.
Тогда Эндрью вспомнил то, что хотел сказать:
— Лори… — позвал он.
— Да, Эндрью?
— Когда миссис Маккензи открыла окно и позвала Томасину, ты её тоже позвала, но как-то иначе. Как ты её назвала?
— Талифа.
— Марк, — сказал отец Энгус, — глава 5, стих 35, и далее.
Лори улыбнулась. Эндрью удивлённо глядел на них.
— Скажу по памяти, — продолжал священник: — «Приходят от начальника синагоги и говорят: дочь твоя умерла, что ещё утруждаешь Учителя? Но Иисус, услышав сии слова, тотчас говорит начальнику синагоги: не бойся, только веруй… Приходит в дом и видит смятение, и плачущих и вопиющих громко. И, вошед, говорит им: что смущаетесь и плачете? Девица не умерла, но спит…»
Лори всё так же улыбалась нежной, загадочной улыбкой; Эндрью пристально глядел на священника и на неё.
— «И взяв девицу за руку, — продолжал Энгус Педди, — говорит ей: „галифа куми“, что значит „девица, тебе говорю, встань“. И девица тотчас встала и начала ходить».
— Не понимаю, — хрипло сказал Эндрью.
— Она не умерла, она заснула, — сказала Лори. — Я видела, как дети её хоронят. Когда они ушли, я раскопала могилу. Я боялась, не натворили ли они чего-нибудь.
— А-а-х… — выдохнул Эндрью.
— Я заплакала, — говорила Лори, вспоминая тот день. — Она была такая несчастная, на шелку, в коробке, совсем как живая. Мои слёзы упали на неё, и она чихнула.
Священник и врач молча слушали её.
В мозгу ветеринара Макдьюи проносились события того дня: как он приказал Вилли усыпить кошку, как оба они спешили, собаку надо было оперировать. По-видимому, загадочный паралич прошёл под наркозом, так бывает.
— Спасибо, Лори, — серьёзно сказал он.
— Вы оба, наверное, есть хотите, — сказала Лори. — Пойду кашу погрею и поставлю чай.
Эндрью раскурил трубку. Энгус долго ждал, пока он заговорит, не дождался и начал первым:
— Что ж тебя теперь печалит?
— Да так… — сказал ветеринар, помолчал и объяснил: — Значит, это не чудо…
