мистера Воэна сложилось впечатление, что он надрывает себе сердце из-за Хэрриет Вейн, и если его телесное здоровье улучшилось, то морально он был подавлен. Шестнадцатого июня Филип Бойз пишет письмо мисс Вейн. Это важное письмо, послушайте его еще раз.
«Дорогая Хэрриет, жизнь — сплошная путаница, и я не могу ее здесь больше выносить. Я решил сбежать и отправиться в путешествие на запад. Но перед тем как уехать, я хочу увидеться с тобой и попытаться еще раз честно поговорить обо всем. Конечно, ты вольна поступать как хочешь, но я все же не могу понять твоего отношения к этому. Если же я и на этот раз не смогу убедить тебя увидеть проблему в правильном свете, я покончу с этим раз и навсегда. Я буду в городе двадцатого. Напиши мне, когда я могу к тебе зайти.
Твой Ф».
Письмо это, как вы понимаете, крайне туманное. Сэр Импи Биггс, приведя весьма весомые аргументы, предположил, что, говоря «сбежать и отправиться в путешествие на запад», «я не могу ее здесь больше выносить» и «покончу с этим раз и навсегда», автор письма выражал свое намерение свести счеты с жизнью, если ему не удастся помириться с обвиняемой. Он указывает, что «путешествие на запад» — известная метафора для обозначения смерти. Это могло бы звучать убедительно, но мистер Эр кварт на допросе заявил прокурору, что в письме идет речь о проекте, который он предложил покойному кузену: пересечь Атлантику и отправиться на Барбадос, чтобы сменить обстановку. Уважаемый прокурор предположил также, что, когда автор письма говорит «я не могу ее здесь больше выносить», он имеет в виду «здесь, в Британии» или даже «здесь, в Харличе», и, если бы фраза содержала намек на самоубийство, она бы звучала иначе: «Я не могу ее больше выносить».
Не сомневаюсь, что у вас сформировалось собственное мнение по этому вопросу. Важно отметить, что покойный просил назначить встречу двадцатого. Ответ на это письмо перед вами:
«Дорогой Фил, ты можешь зайти двадцатого в 9.30 вечера, если хочешь, но ты конечно же не убедишь меня изменить мою точку зрения».
Это письмо подписано просто «В». Очень холодное по тону письмо, почти враждебное. И все же встреча назначена.
Вы все время слушали исключительно терпеливо и прилежно. Я понимаю, что не должен злоупотреблять вашим вниманием, но сейчас я прошу о внимании особом, так как мы подходим ко дню смерти Филипа Бойза.
Старик оперся обеими руками на пачку заметок и слегка наклонился вперед. В сущности, эти листки были ему ни к чему — все это он помнил наизусть, хотя всего три дня назад ничего не знал об этом деле. Время расслабленно-сентиментальных воспоминаний о золотом детстве и розовой юности еще не пришло к нему: он владел настоящим, цепко держал его в своих морщинистых руках с серыми подагрическими ногтями.
И в этом деле он был уверен: логика, умелая аргументация, опыт — вот что помогало ему, собрав в кулак и сопоставив факты, припереть виновного к стене — вот этими самыми руками.
— Филип Бойз и мистер Воэн вернулись в город вместе вечером девятнадцатого, и тогда, вне всякого сомнения, Бойз был совершенно здоров. Он ночевал у мистера Воэна, и они позавтракали вместе, как обычно, яичницей с беконом, тостами, джемом и кофе. В одиннадцать часов Бойз выпил пива, сказав, что сорт «Гиннесс» ему полезен. В час дня был обычный ленч в клубе, а потом он сыграл несколько сетов в теннис с мистером Воэном и другими друзьями. Кто-то из игроков заметил вслух, что Харлич очень помог Бойзу, и тот ответил, что действительно чувствует себя намного лучше.
В половине восьмого он отправился обедать к своему кузену, мистеру Норману Эркварту. Ничего необычного в его поведении или внешнем виде не было замечено ни мистером Эрквартом, ни девушкой, которая прислуживала за столом. Обед был подан ровно в восемь, и я думаю, было бы неплохо, если бы вы это записали (если вы еще этого не сделали), а также все, что было съедено и выпито.
Кузены обедали вдвоем и сначала выпили по стакану шерри. Это было превосходное «Олерозо» 1847 года, прислуга налила его в графин из только что распечатанной бутылки и разлила по стаканам, когда мужчины расположились в библиотеке. Мистер Эркварт сохраняет достойный старинный обычай держать горничную для обслуживания за столом, и таким образом по этой части вечера у нас есть два свидетеля. Вы слушали показания свидетельницы Ханны Уэстлок, и, я думаю, вы согласитесь, что она произвела впечатление человека разумного и наблюдательного.
Итак, сначала было шерри. За ним последовал холодный бульон, который Ханна Уэстлок брала из супницы, стоявшей на буфете, — крепкий и застывший, как прозрачное желе. Мужчины отведали его, а потом бульон был доеден на кухне поварихой и мисс Уэстлок.
После бульона был подан палтус под соусом. Порции по тарелкам снова раскладывали на буфете, обоим был предложен соусник. Остатки блюда были также доедены на кухне.
Затем последовал
На закуску был сладкий омлет, приготовленный самим Филипом Бойзом в жаровне, непосредственно за столом. И мистер Эркварт, и Филип Бойз строго следовали правилу есть омлет сразу же после приготовления — должен сказать, что это прекрасное правило, и я рекомендую его всем, ибо иначе омлет застывает. Были принесены четыре целых яйца, мистер Эркварт разбил их одно за другим в миску и добавил сахар, просеяв его через ситечко. Затем он передал миску мистеру Бойзу со словами: «Ты настоящий мастер по части омлетов, Фил, действуй». Затем Филип Бойз взбил яйца с сахаром, а когда омлет в жаровне был готов, полил его горячим вареньем, поданным Ханной Уэстлок, сам разделил его на две порции и передал одну мистеру Эркварту, оставив себе другую.
Я привел вам все эти подробности, чтобы вы помнили: у нас есть доказательства, что все блюда за обедом ели два человека, а в большинстве случаев — четыре. Омлет — единственное блюдо, которое не побывало на кухне, — его приготовил Филип Бойз и разделил за столом с кузеном. Ни мистер Эркварт, ни мисс Уэстлок, ни кухарка миссис Петтикан после этого обеда не почувствовали никакого недомогания.
Я должен также упомянуть, что к обеду было подано вино, которое Филип Бойз выпил один, — это прекрасное старое бургундское в оригинальной бутылке. Мистер Эркварт откупорил и передал бутылку Филипу Бойзу, сказав, что сам он пить не будет, поскольку врачи не советовали ему употреблять спиртное за обедом. Филип Бойз выпил два стакана, а остатки вина в бутылке, к счастью, сохранились. Как вы уже слышали, позднее вино было проверено и найдено вполне безвредным.
Итак, мы приближаемся к девяти часам вечера. После обеда был предложен кофе, но Бойз отказался от него: во-первых, он не очень любил кофе по-турецки, а во-вторых, он ожидал, что Хэрриет Вейн предложит ему чашечку кофе. В девять пятнадцать Бойз выходит из дома мистера Эркварта и на такси едет к дому номер 10 по Доути-стрит, где снимает квартиру Хэрриет Вейн. Это расстояние около полумили. Мы знаем от самой Хэрриет Вейн, от миссис Брайт, живущей на первом этаже, и от полицейского констебля (личный номер — Д-1234), который в это время проходил по улице, что в двадцать пять минут десятого Филип Бойз стоял на крыльце и звонил в квартиру подсудимой. Она ожидала его и сразу же впустила в дом.
Свидание, естественно, происходило наедине, и у нас нет о нем других сведений, кроме тех, которые дала подсудимая. По ее словам, как только Бойз вошел, она предложила ему «чашку кофе, который уже был готов и стоял на плите». Уважаемый прокурор тут же спросил, где находился готовый кофе. Подсудимая, видимо не совсем понимая цель вопроса, ответила: «На плите, чтобы был горячий». Когда вопрос был сформулирован иначе, она объяснила, что кофе был в кастрюльке, и именно она стояла на конфорке газовой плиты. Тогда прокурор напомнил подсудимой ее слова, сказанные ранее в полиции: «У меня была приготовлена чашка кофе к его приходу». Вы, конечно, понимаете важность этого заявления. Если кофе был налит в чашки до приезда покойного, то нетрудно было заранее положить яд в одну из чашек и предложить ее Филипу Бойзу; но, если подсудимая разливала кофе в его присутствии, сделать это было значительно труднее, хотя все-таки возможно, когда внимание Бойза было чем-то отвлечено. Подсудимая объяснила, что под словами «чашка кофе» она просто имела в виду «определенное количество кофе».
