смешались с гоготанием, всполошившихся гусей. Впоследствии мы узнали, что в том лагере держали триста гусей и во время работы «бани», их гоняли, чтобы своим гоготом гуси заглушали истошные крики людей.
Я стоял как парализованный. Испытывал ужас от беспомощности. Первый вывод — надо на что-то решиться.
Ко мне подошли Шлойме Лейтман и Борис Цыбульский, бледные, подавленные. Цыбульский сказал:
—?Саша! Надо бежать отсюда. До леса двести метров. Немцы заняты. Охрану у ограды уложим топорами.
Я ответил:
—?Нам, может, удастся бежать. А что будет с остальными? Их сразу расстреляют. Если бежать — то всем сразу. Чтобы здесь никого не осталось. Часть, безусловно, погибнет, но кто спасется — будет мстить.
—?Ты прав,?— согласился Цыбульский, — но откладывать надолго нельзя. Дело идет к зиме. На снегу остаются следы, и вообще зимой труднее находиться в лесу.
—?Если вы мне доверяете,?— сказал я,?— ждите и молчите. Никому ни слова. Наступит время — скажу, что нужно делать.
Со многими из теперешних собиборовцев я был тесно связан еще по минскому лагерю. Особенно близко подружился я со Шлойме Лейтманом. Он мебельщик из Варшавы, коммунист, несколько лет сидел в польских тюрьмах. После нападения гитлеровской Германии на Польшу в 1939 году переехал в Минск. Невысокий, худой, с глубоко посаженными глазами. Обладал острым и подвижным умом и неимоверной внутренней энергией. Имел прекрасный подход к людям и мог влиять на них своим словом. В трудные минуты люди обращались за советом к нему.
В прошлом мы вместе уже обдумывали побег, чтобы найти дорогу к партизанам. Теперь же речь шла о массовом бегстве. Это более ответственно. Надо было все хорошо продумать и осторожно подготовить.
Прибытие советских военнопленных в Собибор вызвало у лагерников большой интерес. Здесь знали, что где-то идут бои с фашистами. И вот прибыли люди, правда, давно уже оторванные от фронтовых событий, но все-таки они принесли с собою их дыхание, боевой опыт. На нас смотрели с любопытством и надеждой, прислушивались к каждому нашему слову, понимали, что среди нас должны быть люди, которые смогут взять на себя инициативу действий.
Из бесед со старыми лагерниками и из моих собственных наблюдений я составил себе общее представление о внутреннем устройстве лагерей. Узнал, где находится оружейный склад, гараж, где размещены офицеры. Но меня интересовало главное: что предпринять, чтобы спастись.
28 сентября
Во время обеда к Шлойме Лейтману подошел Борух.
—?Здравствуйте, как работается?
—?Понемножку — как часы. Заводят, и они идут. Вот свисток на обед, надо готовиться.
—?Подождите, мне надо поговорить с вашим товарищем.
—?С кем именно?
—?С тем, что не понимает по-еврейски. Приходите с ним вечером в женский барак.
—?Чего это в женский?
—?Красивый парень. Почему не провести немного времени с женщинами?
Раздался второй свисток, и мы разошлись по местам.
На работе Шлойме шепнул мне, чтобы я вслед за ним попросился в уборную. Я так и сделал. Там он мне передал разговор с Борухом.
—?Девушки хотят с тобой познакомиться,?— сказал мне Шлойме.
—?А ну их к чертям.
—?А я думаю, что нужно. Не зря он приходил и говорил об этом.
—?Кто он?
—?Говорят, портной, его зовут Борух.
—?Хорошо, пойдем вместе.
Я понял, что под предлогом ухаживания за какой-нибудь девушкой можно будет держать с ним связь, не вызывая подозрений…
Вечером мы отправились в женский барак. Сто пятьдесят еврейских женщин и девушек из разных стран находились здесь. Как только мы вошли, нас окружили со всех сторон. На наше приветствие нам ответили по-русски и по-польски, по-чешски и по-румынски, на немецком языке, на французском, на голландском.
Всего несколько часов назад отсюда забрали в третий лагерь тех, кто уже не в состоянии сортировать и упаковывать одежду. Но кто из оставшихся в этом бараке женщин мог быть уверен, что завтра и с ней не случится что-либо, и тогда одна дорога: Иммельштрассе{3} .
Посыпались вопросы о Советском Союзе, о фронте, когда закончится война, кто победит?
Я оглядывал их всех. Думал, с чего начать. Мой взгляд упал на молодую, невысокую девушку с коротко стриженными каштановыми волосами и большими грустными глазами. Я подошел к ней, она отодвинулась, освободила возле себя место, приглашая сесть.
