«да».
— Что ты там шепчешь? — сказал Ферроль, заметив красноречивость выражения обрадованного лица девушки. — Что же вам сказать? — обратился он к выжидательно стоявшему Рейтару, — ему стало жаль этого человека, манера и голос которого выказывали достоинство. — Дело, разумеется, простое: человек нужен. Придется засыпать ямы пола, разобрать и убрать камни; внутренний двор привести в годное состояние.
— Не только это, — сказал Рейтар, сняв шляпу и приглаживая волосы. — Как вы говорили между собой, — надо сложить очаг, сделать крышу, окна, короче говоря, надо все… Все то, что хотела она…
VI
На другой день еще не было шести часов утра, как Ферроль отправился навестить своего неожиданного помощника. Он нес ему лопату и кирку.
Так как стояли лунные ночи, то Рейтар смог работать без фонаря. По-видимому, он не спал; его заросшее волосами лицо приняло одеревенелое выражение; руки распухли, он дышал коротко, глухо, иногда вздрагивал. Его взгляд стал еще более блестящим, почти неистовым, и Ферроль внимательно присмотрелся к нему. Но каждый человек выглядел бы не лучше, соверши он то, что сделал за сутки Рейтар. Все камни были удалены с внутреннего двора, а ровные, плоские камни собраны к развалинам дома, чтобы было чем настлать пол. Двор стронулся, начал жить. Древесный и железный лом возвышался грудой в углу стен.
— Рейтар, — сказал Ферроль, показывая рукой вокруг, — Харита была встревожена еще вчера вашим видом, а я сегодня скажу, что так работать вы сможете не более двух-трех дней. Быть может, вы торопитесь уходить?
— Все это пустяки, — сказал Рейтар. — Нет ничего страшного в том, что я делаю. Но я, правда, устал. Достаньте мне три бутыли вина, лучше водки.
— Хорошо, Харита снесет вам бутылки, а затем я куплю в здешних лавках необходимые материалы… Слушайте, друг мой, — Ферроль положил руку на твердое плечо измученного Рейтара, — я чувствую, что не радость привела вас сюда. При всем уважении к тому, что гнетет вас, я хотел бы узнать, не могу ли я чем- нибудь вам помочь?
— Великое счастье, что я встретил вас, — сказал после продолжительного молчания Рейтар, утаптывая каблуком землю, чтобы слова его звучали в меру чувств, вынужденных отчасти излиться. — Вот что я вам скажу. Я пришел сюда ожидать известий от одной женщины. Место условлено. Она знает этот блокгауз. Я ждал вчера, ночью и утром, но никто не пришел. Обстоятельства таковы, что можно объяснять дальнейшее молчание только зловещим образом. Между тем, я оставаться здесь могу еще не далее трех, самое большее пяти дней. Всю черную работу я для вас сделаю. Будьте добры послать телеграмму по адресу: Гертон, Старый рынок, дом два, Елизавете Кончай. Вот текст, вы перепишите его.
Рейтар подал Ферролю приготовленный листок бумаги. Почерк, орфография, манера ставить знаки и цифры — все указывало руку образованного человека. Текст кратко гласил: «Я жду ответа».
— Отлично, — сказал Ферроль, кладя записку в бумажник. — Советую вам уснуть.
— О, нет, — быстро ответил Рейтар. — Слово «сон» звучит для меня чудно, как название странной рыбы. Купите несколько бутылок, — сказал он, сдержав страшный порыв говорить о своем состоянии, действительно потрясающем, если бы оно открылось. — Впрочем, что вы намерены покупать? Надо то, надо это. Составлен список?
Некоторое время они говорили о материалах, причем все замечания Рейтара выказывали высокую практичность и знание вещей. Ферроль записал, спрятал записку и поторопился к Харите, которая за время его отсутствия наскоро сметала из старой юбки черный передник и обшила его голубой лентой. В этом переднике девушка встретила отца и, так как он не заметил передника, то ей, после тщетных вопросов: «Скажи, сынок, ты ничего не видишь?» пришлось просто тряхнуть подолом своей обновы. Тогда озабоченный Ферроль льстиво и рассеянно похвалил ее работу. Харита хотела обидеться, но раздумала; ей предстоял большой день: хлопоты, покупки… Так как Флетчер уже отправился на свои участки, то отец с дочерью завтракали без него.
— Харита, — сказал Ферроль, — когда мы придем в лавку, я куплю три бутылки водки, еще самое необходимое, а ты снеси эти покупки Рейтару и не уходи из блокгауза. Там побудь с этим Рейтаром. Он очень не понравился мне сегодня. Сделано им столько, сколько могли бы сделать три человека за два дня. Он не спит, выглядит тяжело, болезненно и с мучением ждет каких-то известий. Дал мне послать телеграмму. — Ферроль показал телеграмму Харите. — Во всем, как смотрит и говорит Рейтар, чувствую я сильную, высокую душу, но она, душа эта, поражена, быть может, смертельно. А как мы сами милостью Божией и участием доброго человека начинаем склеивать свою жизнь, то должны так же отнестись к чужому несчастью. Ты пригляди за ним, — повторил он.
Девушка заметно расстроилась. Она с вечера мечтала идти покупать разные вещи, — огромное развлечение, поглощающее и страстное, — но чувство дома сильно было у нее, а Рейтар действительно заслуживал внимательного к себе отношения.
— Хорошо, сынок, — жалостно вздохнула Харита. — Я там буду тебя ждать. Да… а-а как же? Разве мы не вместе все выберем, купим и так далее?
— Дорогая моя девочка, — сказал Ферроль, привлекая ее к себе, — я тебя понимаю, но нет радости в досках и инструментах. Мы сейчас пойдем купим с тобой посуду, провизию, две-три материи для белья, чтобы было тебе занятие; потом снесешь ты водку, пищу и посуду в блокгауз. Там готовь нам всем бродяжий обед.
Немного надо было Харите, чтобы она развеселилась: стоило только утешить ее согласием на задуманные дела. Уже она начала сверкать и сквозь различные «ах» вспомнила: «Сделал ли Рейтар очажок в нише, как я просила?»
Забота об очаге так начала ее грызть, что она примирилась с мыслью идти в блокгауз одна. На ее вопросы Ферроль признался, что не обратил внимания — есть или нет очаг. «Впрочем, я могу сделать его сама, — сказала Харита, — несколько камней, железный лист с дыркой; раз-два и готово. Подожди, я оденусь».
Поспешно убежала она к себе. Легко сказать: «одеться прилично», когда есть выбор вещей, но это очень трудно сделать в положении Хариты. У нее ничего не было. Она прикрепила к шляпе, сшитой из серой материи, голубой бант, белую блузку украсила хотя старым, но хорошо выглаженным ажурным воротником, надела черную юбку, переменила тридцать раз заштопанные чулки на заштопанные раз пятнадцать, причесалась, напудрилась, и у нее отлегло на сердце. Вообще, если Харита оставалась довольна своим костюмом, выражение ее лица совершало все портновские чудеса, старое на ней тогда казалось новым, а бедное — драгоценным. Прикрепив к груди эмалевую овальную брошку, девушка взяла ковровый саквояж и вернулась к отцу; они улыбнулись друг другу и направились за покупками.
Как пришли отец с дочерью к лавке Гальтона, несколько утомленный Ферроль послал телеграмму, дал Харите денег и, оставив ее у прилавка, зашел в бар выпить кружку крепкого пива. Едва он, сев в углу помещения, взял трубку и приготовился отхлебнуть светлой жидкости, как сбоку сидевший человек сказал ему: «Кажется, вы Ферроль? Добрый день».
Обернувшись, Ферроль узнал Гревса, учителя. Смотря поверх очков, костлявый Гревс улыбался, потирая руки. Ферроль ответил поклоном.
— Да, это был неудачный ночлег, — бесцеремонно продолжал Гревс, двигаясь на стуле с видом озябшего. — Жена моя добрая женщина, но у нее, знаете ли, часто болят зубы. Врач обещает, что она родит двух. Надеюсь, вы не откажетесь разделить со мной бутылку вина?
— Я очень занят, — сказал Ферроль, залпом опорожнив поданную ему кружку пива и засовывая трубку в карман.
— Жаль, — продолжал Гревс без смущения. — Мне предстоит здесь работа в школе, так как местный учитель болен. Я приехал с семейством и буду очень рад возобновить знакомство. Как здоровье вашей славной дочурки?
