— Липкие дни настали, мистер Криг, — изрек Тито. — А впереди еще июль и август.
— Эвальд, — повторил мужичок, — называйте меня просто Эвальд.
— Эвальд, что вы будете пить? — спросил Тито. — Да вы садитесь!
И он указал на кресло-качалку, которую Поль полтора года назад нашел на помойке.
— Я захватил с собой бутылочку, — сказал Эвальд, — вкусного белого вина.
Этого еще не хватало! Он, оказывается, из тех, кто приносит с собой вино. Наверное, нашим он брезгует.
— У нас тоже кое-что есть в холодильнике, — сказал Тито.
— Я в этом не сомневаюсь, — отозвался Эвальд Криг, — но я вот подумал, захвачу-ка с собой вкусного белого винца и еще шампанского — выпить за наше знакомство.
И он стал доставать бутылки всевозможных калибров из пластикового пакета и расставлять их на столе. Мы недовольно осмотрели коллекцию бутылок. Если он собрался все это здесь выпить, то так скоро он не уйдет.
— Что ж, — сказал Тито, — тогда я принесу штопор.
И он пошел в ванную. Рафаэлла стояла под душем.
— Мама! — сказал Тито.
— Что?
— Это кто? Кого ты, Господи помилуй, притащила в дом?
— Он симпатичный мужчина, — ответила она, оставаясь за занавеской. — Будьте с ним поласковей, и сами убедитесь, какой он симпатичный.
Тито еще полминуты постоял, не зная, что сказать. Потом решил, что добавить к этому нечего, вернулся в кухню и достал из ящика штопор. Этот штопор тоже был подарком одного из поклонников. Половина предметов из тех, что нас окружали, были подарками поклонников, включая занавеску для душа.
Рафаэлла появилась, когда первая бутылка уже опустела. В красном платье в белый горошек. Это было ее любимое платье. Волосы у нее были еще влажные. Красное платье в белый горошек. Влажные волосы. Программа обычная. Настанет ли когда-нибудь этому конец, или эта программа будет продолжаться бесконечно?
— У вас отличные сыновья, — похвалил Эвальд, — и такие взрослые!
Он налил ей в бокал вина.
— Да, они с детства очень самостоятельные.
— Мы пойдем прогуляемся, — объявил Тито.
Мы пошли на детскую площадку. Кроме нас, там никого не было. Мы достали сигареты и закурили.
— Дальше уже ехать некуда, — немного помолчав, сказал Тито.
— Да, — согласился Поль, — дальше ехать некуда.
— Она, наверное, дошла до ручки, иначе бы такого типа в дом не притащила.
Поль кивнул.
Еще какое-то время мы сидели молча.
Когда начало смеркаться, мы зашли к перуанцу и заказали за семь с половиной долларов пару кур гриль и кукурузные початки. Мы знаем всю программу и понимаем, чего от нас ждут.
Когда мы вернулись, они сидели в полутьме. К этому времени волосы Рафаэллы уже просохли. Колено мужичка было придвинуто к колену Рафаэллы.
Мы пошли на кухню, сбросили кур на блюдо и еще положили по кукурузному початку на каждую тарелку. Затем внесли еду в комнату. Теперь не только колени мужика и Рафаэллы соприкасались, теперь уже его рука лежала на ее колене. Тито встряхнул шевелюрой.
— Ужин, — воскликнул он. — Сейчас будем ужинать, иначе все остынет.
И он смахнул с большого стола какие-то бумажки.
— Ужинать вместе, — произнес Эвальд, медленно поднимаясь со стула, — это одно из моих любимых занятий.
— Вы серьезно? — удивился Тито. — Как забавно!
— Перестань, Тито! — одернула его Рафаэлла.
Мы сели.
— У меня сердце из льда, — сказал Тито, — простите меня и приятного аппетита.
— И у меня тоже сердце из льда, — сказал я. — Но… если кто хочет помолиться?..
Мы верим в Бога, но перед обедом никогда не молимся. Когда кто-то из поклонников Рафаэллы приходит в гости, мы нарочно спрашиваем, не хочет ли кто помолиться перед едой. Рафаэлла терпеть этого не может. Ни один из ее поклонников никогда перед едой не молился, но мы все равно продолжаем спрашивать.
— Не думаю, чтобы кто-нибудь собирался молиться, — сказала Рафаэлла.
— Вот и отлично, — отозвался я, — тогда мы приступим на пять минут раньше.
И с этими словами я набросился на кукурузу. У меня свой способ грызть кукурузу. Я провожу зубами по початку, и кукурузные зерна падают на тарелку. После того как я обчищу таким образом все зерна, я посыпаю их солью и ем. Такой способ кажется Рафаэлле малоаппетитным.
— Когда я был в вашем возрасте, я тоже считал, что у меня сердце из льда, но потом мое сердце оттаяло. Да-да, оттаяло! — с ликующим видом повторил он и заулыбался.
После этого он схватил бутылку шампанского и открыл ее.
— Поздравляю, — произнес Тито, не переставая жевать. — Вы, наверное, положили свое сердце на разморозку в СВЧ.
У нас нет печки СВЧ. Мы пока что на нее откладываем. Мы могли бы взять и в кредит, но Рафаэлла против кредитов. Она считает, что люди, которые что-то покупают в кредит, уже одной ногой в тюрьме.
— Нет, — отозвался мужичок. — Я не размораживал его в СВЧ, оно оттаяло благодаря таким людям, как Рафаэлла.
Он поднял бокал и произнес:
— За Рафаэллу!
Она улыбнулась.
— Выходит, ваше сердце довольно быстро оттаяло, — сказал я.
— Оно не было в глубокой заморозке, — предположил Тито и как бы случайно уронил вилку. Он наклонился ее поднять, а когда выпрямился, состроил гримасу и прошептал:
— Они опять прижались коленями.
— А вот у нас сердца в глубокой заморозке, — объявил я.
Теперь Тито, в свою очередь, начал изображать газонокосилку. «Поработать газонокосилкой» — так мы это называем, когда кто-то из нас сперва обчищает початок от зерен зубами, не разжевывая их.
— Ой! — воскликнул субъект, но ничего, кроме этого, сказать не успел, поскольку Тито с набитым ртом пробормотал:
— Это ничего, что сердца у нас в глубокой заморозке, зато Бог слепил нас на славу.
— Не то слово! — поддакнул я.
Рафаэлла ударила ладонью по столу.
— Поль, Тито! — воскликнула она. — Это обязательно — всем рассказывать, как вы на славу сложены? И разве нельзя есть поаккуратней, хотя бы при гостях?
Мужичок снова наполнил бокалы.
— Я не гость, — сказал он. — Не смотрите на меня, как на гостя, Рафаэлла.
И слегка, совсем невзначай, коснулся ее руки.
— Мы не всегда говорим одно и то же, — сказал Тито. — Мы просто подводим итоги. «Сердце: в глубокой заморозке; сложены: на славу».
— Текст для объявления о знакомстве, — пояснил я.
Теперь я тоже уронил на пол свои приборы. Наклонился их поднять и прошептал:
