принялся насвистывать и легонько похлопывать ладонью по стволам кактусопальм.
2
Здешняя Эос сияла немилосердно. Если бы не кактусопальмы с их «маскировочной» сетью, пилот давно бы изнемог от жары. Вода во фляжке убывала быстро. Он уже жалел, что не наполнил вторую. Местных источников пока не находилось. Сухой, но необъяснимо зелёный лес. Жёсткая, как металлическая стружка, почва без намека на влагу. А цель между тем сверкала всё так же издали.
Пилот понял, что недооценил расстояние и переоценил силы. Что лучше всего будет вернуться. Пока есть вода на обратную дорогу. Вернуться, отдохнуть и подготовиться к разведке более основательно. Он посмотрел на пеленгатор. Индикатор плавал на границе «жёлтой» и «красной зоны»; последняя означала полную потерю направления. Пилот сделал несколько шагов туда, откуда вела цепочка его собственных следов: индикатор снова налился успокоительным изумрудным цветом.
Убедившись, что в любой момент может пройти вспять по своим следам, пилот решил, что возвращаться, осилив большую часть пути, глупо. До цели оставалось не более километра, даже меньше. Неужто не одолеет? Воду можно экономить. Зря его, что ли, тренировали? Натаскивали в Имперском училище гражданской космонавтики будь здоров… Самый старший на курсе, не уступал молодняку ни в чем. И на тренировках по выживанию – тоже. По трое суток без воды обходился, а здесь…
Лес становился всё реже, а призывный блеск всё ярче. Не прошло и получаса, как пилот вышел на опушку. И остановился, затаив дыхание. Перед ним простиралась глянцево-белая, словно сделанная из фарфора равнина. Больше всего она напоминала тарелку с отбитым краем. Плавно закругляющиеся откосы разбегались вправо и влево, теряясь за близким горизонтом. Сходство с тарелкой усиливали полупрозрачные коконообразные сооружения, возвышающиеся над фарфоровой белизной то здесь, то там, без всякого порядка, будто хрустальные бокалы, небрежно расставленные нерадивой хозяйкой.
Первое, что пришло в голову, – космодром. «Бокалы» – это корабли, измышленные конструкторским гением какой-нибудь чрезвычайно развитой галактической расы. Пилоту даже почудилось, что между «кораблями» двигаются изящные ангелоподобные существа, закутанные в серебристые хламиды, но, присмотревшись, он понял, что это лишь иллюзия, созданная игрой света. Хрустальные коконы вбирали в себя лучи едва показавшегося над горизонтом солнца и рассеивали их по белой равнине.
Теперь и речи не было, чтобы вернуться к челноку. Пилот попробовал ногой гладкий откос. Подошва и не думала скользить, наоборот – чуть-чуть прилипала. Осторожно ступая, пилот спустился на полусогнутых в долину.
Вблизи конструкция не выглядела столь изящной. Больше всего кокон напоминал вытянутый ком сахарной ваты. Пилот протянул руку, но вовремя одумался – нити «ваты» ощетинивались мириадами крохотных стеклянистых иголочек. Пришлось ограничиться обычным осмотром. Пилот обошёл кокон со всех сторон: поверхность его была асимметрична, неравномерно расширялась в центральной части и сужалась кверху и книзу.
Высотой кокон был не более десяти-двенадцати метров, шириной от двух-трех метров в основании до шести-восьми в середине. Следующий за ним оказался метров на десять выше. А ещё дальше возвышались сорока-пятидесятиметровые исполины. Задирая голову до ломоты в затылке, пилот шёл от кокона к кокону. Переливы хрустального света в иголочках и нитях завораживали. Он не замечал усиливающейся жары, сухости во рту и усталости в ногах. Пилот остановился лишь тогда, когда наткнулся на кокон, не похожий на все остальные.
Кокон принадлежал к исполинам, но к исполинам, утратившим былое величие. Он не отражал солнечного света, а был тускло-серым, невзрачным, нити его обросли неряшливой бахромой, иголочки свернулись, будто от жара. Пилот обошёл кокон и обнаружил, что тот дыряв, пуст и словно выскоблен изнутри. Во всяком случае, его подножие устилала белая, похожая на известь труха. Пилот не стал бороться с искушением и заглянул в отверстие. Его поразило ощущение прохлады, дохнувшей в лицо. Пилот тут же почувствовал всю невыносимость долгого жаркого утра, свинцовую тяжесть в ногах и как сами собой слипаются отягощённые недосыпом веки. Не слишком соображая, что делает, пилот вцепился в закраины отверстия, рывком подтянулся и ввалился внутрь.
В голове невесть откуда возникли ритмичные строки.
Да, крепко вымотали его последние часы. После двух недель безделия и почти тысячи двухсот минут орбитального маневрирования с неизбежной сменой перегрузок и невесомости. Такие горки укатают любого Сивку. Пилот ещё успел заметить сверкающие, источающие льдистую прохладу струны, выстилающие полость, и провалился в сумятицу сновидений. Но покоя во сне ему не было. Он видел бескрайнюю чёрную с кровавыми отблесками на гребнях барханов пустыню… Пустыня медленно вздымалась и так же медленно опадала, словно дышала… Вдруг стало ясно, что это океан – океан на планете, размером превосходящей Юпитер… Небо над океаном было низким и светилось, как остывающий расплав… Иногда с неба срывались тысячекилометровые молнии, они вонзались в мерно дышащую грудь океана, и тогда на его поверхности образовывалась ртутно-блестящая корка… Эта корка тут же начинала разламываться на громадные куски, которые переворачивались, будто подтаявшие снизу айсберги… И над океаном вырастали недолговечные, отливающие киноварью хребты, рядом с которыми Анапурна и Эверест показались бы карликами… Через мгновение, равное по продолжительности человеческой жизни, ртутные айсберги исчезали в непроницаемо-чёрных пучинах, до следующего чудовищного разряда…
Прекрасное и мучительное зрелище что-то означало. Пилот силился понять: что именно? Отгадка была совсем рядом. Нужно лишь совместить несовместимое. Объединить несочетаемые элементы. Собрать головоломку, все детали которой были от других головоломок, к тому же – придуманных не людьми…
Проснулся от тягостного ощущения, что воздуха вокруг становится всё меньше и меньше. Как тогда, на «Альционе», продырявленном обломками орбитального балкера. Пилот долго и бессмысленно пялился на блестящие струны, пересекающиеся у него над головой. Потом вспомнил, где он, рывком поднялся с ложа из белой, будто известка, трухи, высунулся из прохладного нутра кокона. Жара опалила его, словно он сунул голову в печь. Что-то изменилось в окружающем мире. Не понять – что.
Пилот выбрался из кокона, отряхнул комбинезон и вдруг заметил, что на белом фарфоре поверхности – ни единой тени. Он машинально посмотрел на небо. Небо стало другим: ни пятнышка «земной» голубизны – низкое, с ртутно-металлическим отливом. Будто и не небо вовсе, а крышка контейнера для резервных биоэлементов. Вид изнутри. Пилот достал пеленгатор. Индикатор уже не плавал, он прочно утвердился в «красной зоне». И как пилот ни вертелся – показания не менялись. Ничего страшного, подумал он, главное – вспомнить, откуда пришёл. Кажется, вон оттуда… или нет, скорее – оттуда…
Пилот обогнул кокон. Потом – ещё раз. Все коконы вокруг выглядели как однояйцевые близнецы. Но что-то изменилось. Вот что: теперь они не напоминали комки сахарной ваты, теперь это были веретена с плотно намотанной пряжей.
Больше не пытаясь определить направление, пилот зашагал к лесу, кромка которого едва виднелась на горизонте. Там корабль, и – следы, которые к нему выведут. На открытом пространстве небо казалось ещё ниже. Как будто айсберги из сна стремительно погружались на дно атмосферного океана Калипсо. Пилот бросился бежать, взлетел по покатому склону «тарелки», кинулся под защиту кактусопальм. Прижался к мягкому стволу, отдышаться. Отстегнул от пояса фляжку, приложился к горлышку. В два глотка опростал досуха. Вытер рот, осмотрелся. Вгляделся в «стружку» под ногами. Следов не было. Не было!
Простое соображение, что достаточно пройтись вдоль «края тарелки» и рано или поздно он наткнется на цепочку собственных следов, успокоило пилота. Воды не осталось, но должны же в этом чёртовом лесу быть хоть какие-нибудь водоёмы? Пилот извлёк универсальный инструмент, сделал на стволе кактусопальмы три глубоких продольных надреза и зашагал по кромке «фарфоровой долины».
Ртутное небо светилось ровным, бестеневым светом. Палящий зной медленно, но верно выпивал соки. Круг замкнулся – пилот снова вышел на кактусопальму с изрезанной корой. Надрезы заполнились тягучей фиолетовой смолой, но это были именно они. Ноги больше не держали пилота, и он опустился на жёсткую почву, чтобы дать им роздых. И подумать, что делать дальше.
Следы исчезли. Направление к «Гордому» потеряно – это ясно. Но идти надо – это тоже ясно. Глупо
