трудное для меня время.
Я приношу особую благодарность Р.Б. Баршаю, С.С. Виленскому
и И.С. Пастернаку, чья громадная помощь сделала, наконец,
реальной реабилитацию моего отца.
Наконец, я благодарен Алле Боссарт и Михаилу Подгородникову
за их смелые статьи в защиту моего отца.
Москва,
2004
Предисловие к первому изданию
В этой документальной повести я излагаю свой собственный
взгляд на некоторые малоизвестные обстоятельства жизни моего
отца, композитора Александра Лазаревича Локшина. В сущности,
речь пойдет о расследовании операции по дискредитации,
проведенной против него органами НКВД в 1949-ом году.
Мой отец родился в 1920-ом году в Бийске, а умер в 1987-ом в
Москве. Вот некоторые документально проверяемые факты из
его биографии:
дважды изгонялся из Московской консерватории по
идеологическим мотивам (в 1941 и 1948 гг.);
после 1948-го года не мог устроиться на государственную
службу;
ни разу не смог выехать за границу на исполнение собственных
сочинений;
не занимал никаких постов в Союзе композиторов;
его сочинения не раз снимались с исполнения по указанию
партийных органов.
За четыре года до смерти моему отцу хлопотами его друга
М. А. Мееровича было присвоено звание заслуженного деятеля
искусств РСФСР. Но без права на персональную пенсию.
С остальными захватывающими воображение фактами читатель
может познакомиться в тексте.
Москва,
2001
сын композитора
I
Похороны
Когда в 1987-ом году в возрасте 67 лет умер мой отец, мне
запомнилось, что его профиль в гробу поражал своей странной,
фантастической красотой. Те, кто видел посмертную маску
Малера, поймут, о красоте какого рода я говорю.
На похоронах было немного народу: ближайшие родственники,
друзья да пара истово крестившихся стукачей. От последних мы
без труда улизнули: громко объявили, что моя мать себя плохо
чувствует и никаких поминок не будет. А тихо – каждому из тех,
кого хотели видеть, – что все состоится. И вот наши гости,
приехавшие разными путями, собрались у нас за столом. И тогда,
еще совершенно трезвый, старинный друг моего отца композитор
Андрей Михайлович Севастьянов сказал мне при всех: «Шурик!
