нибудь эпидемия, и фрегат превратился бы в «Летучего голландца».
Любой моряк знает, что присутствие высокого начальства со свитой на судне сравнимо со стихийным бедствием. Только расстались с вице-адмиралом и его сотрудниками, как на фрегате взвился флаг генерал-губернатора Восточной Сибири генерал-адъютанта графа Николая Николаевича Муравьёва- Амурского, который прибыл со своим штабом. В сопровождении парохода-фрегата «Америка», на котором находился его штаб, и трёх корветов Тихоокеанской эскадры он направился в Эдо для подписания договора. Когда Муравьёв-Амурский засобирался в родные края, произошло трагическое происшествие — разбойное нападение на группу русских моряков: мичман Роман Самуилович Мофет получил смертельное ранение, а сопровождавший его матрос Соколов убит на месте. Третьему человеку из группы, буфетчику Королькову, раненому, удалось скрыться в какой-то лавке. Генерал-губернатор поручил разобраться с этим делом командиру отряда судов капитану 1?го ранга Андрею Александровичу Попову и убыл на пароходе «Америка» в свои владения. Попов перепоручил всё Унковскому и тоже отправился из Японии по своему плану.
Пришлось Унковскому доводить дело до конца. Он организовал достойные похороны погибших. Убийц не нашли. Японцы спросили: устроит ли русских, если отрубят голову дежурному полицейскому чиновнику, которому повезло дежурить в тот день? Унковский, понятное дело, отказался — на том и расстались.
В Японии не обошлось и без потерь иного рода. Увозили из неё не только тёплые воспоминания о дружбе народов и сувениры для родных и друзей. Было и ещё кое-что. Японские прелестницы вывели из строя четверть экипажа, 112 человек, заразив их сифилисом. Жизнь иногда похожа на тельняшку: в ней то светлая, то тёмная полоса. Но, видимо, экипажу «Аскольда» доставались одни лишь тёмные полосы.
На этом его служба на востоке закончилась. Унковский получил предписание следовать в Кронштадт. Дело было осенью, и командир фрегата, что было вполне разумно, не рискнул идти вокруг мыса Горн. Направились проторенным путём вокруг мыса Доброй Надежды.
К счастью, погода благоприятствовала обратному переходу.
Во время стоянки в Батавии (остров Ява) вспыхнула дизентерия. В Индийском океане нашли вечный покой ещё три человека. К дизентерии добавились простудные заболевания и ангина. Команду удалось подлечить только на мысе Доброй Надежды. Осмотр фрегата показал, что судно в любой момент может просто развалиться на части. Английские мастера только плечами пожимали, узнав, что русские собираются продолжить плавание на этой развалюхе. Тем не менее 10 мая 1859 года благополучно добрались до Кронштадта. Извечные проверенные российские «авось, небось, да как-нибудь» на этот раз не подвели.
Неприятную историю поспешили замять, щедро наградив экипаж, а фрегат без шума списали. «Краса и гордость» отправился на дрова.
Унковскому прямо на судно привезли контр-адмиральские погоны и флаг, но он поклялся, что больше никогда не выйдет в море. Збышевского наградили орденом Святого Станислава 2?й степени и годовым окладом жалованья в четыреста рублей серебром. Унковский лаконично отметил в его послужном списке: «…несмотря на то, что Збышевский ещё не выслужил положенное число лет в занимаемой должности, он заслуживает продвижения по службе».
Строители фрегата отделались легким испугом: слишком много высокопоставленных лиц было замешано в историю с вводом «Аскольда» в строй. За все расплатился жизнями и здоровьем экипаж судна.
Увы, в русской истории бывало, и не раз, когда морякам приходилось проявлять беспримерный героизм, рисковать и отдавать свои жизни не во время боевых действий, а в повседневной обстановке из- за бесстыжих людей на берегу, кому понятия долга и чести были не знакомы. Немало подобных примеров можно привести и сейчас. Некоторые традиции очень живучи.
В воспоминаниях, написанных много лет спустя, один из тогдашних сослуживцев Збышевского по «Аскольду» упомянул о том, что лейтенант с отвращением относился к ругательствам, которые по традиции «украшали» речь не только матросов, но и офицеров. Во время одного из обедов он предложил «считать брань постыдным поступком для лица, её произносящего». Его поддержали, а чтобы был стимул, постановили: за каждое бранное слово виновник обязан заплатить штраф один рубль серебром, что было весьма ощутимо. Через неделю кружка для штрафов оказалась доверху заполненной серебряными рублями. Все сдались, кроме Збышевского. Он даже в критических ситуациях сохранял хладнокровие и не обрушивался на подчинённых с бранью. А многие не стеснялись и рукоприкладства.
В дальнем плавании, на судне, где большая скученность людей, где невозможно побыть одному, где все знают всё друг о друге, порой трудно сдержать раздражение и могут вспыхивать ссоры даже по пустякам. Всегда безукоризненно одетый, одинаково вежливый со всеми и внимательный, Владислав Иеронимович своим примером побуждал и других офицеров вести себя так же корректно. Автору не удалось найти ни одного воспоминания или официальной характеристики, в которых бы говорилось о недостатках моряка. Наверно, всё-таки он не был ангелом, но, видимо, недостатки меркли на фоне его достоинств.
Отгуляв положенный после дальнего вояжа отпуск, Збышевский вернулся в Кронштадт. Там его ждал приказ о назначении, с повышением по службе, старшим офицером корвета «Новик». В этой должности ему довелось побывать и на корветах «Богатырь» и «Рында». Его готовили в командиры судна. Корветы вошли в состав Тихоокеанской эскадры, командующим которой назначили А. Попова, старого знакомого Збышевского.
Во время перехода корвета на Дальний Восток старшему офицеру пришлось столкнуться с чрезвычайными ситуациями.
В Испании к командиру обратились местные власти и русский консул с просьбой о помощи.
На камнях острова Гомера разбился пароход «Кантабрия». Он вез в Мексику войска и пассажиров. Люди оказались без продовольствия и медицинской помощи. Операция по спасению была весьма рискованной из-за мелководья и отсутствия пристани.
Вот здесь-то и пригодился опыт, полученный Збышевским при переправе гренадерской дивизии через Буг. Спасли более 600 испанцев, в том числе женщин и детей, а также груз и имущество пассажиров.
По ходатайству благодарных военных и гражданских властей испанская королева наградила командира корвета и Збышевского. Император Александр II разрешил офицерам принять и носить награды. К русским наградам лейтенанта добавился испанский «Кавалерский крест ордена Карла III».
Стоянка в Санта-Крус, затянувшаяся из-за истории с «Кантабрией», едва не закончилась так же печально, как у злосчастного парохода.
Командир съехал на берег для окончательных расчётов с консулом, а вернуться назад не смог из-за налетевшего с гор шквала. Ему оставалось только с тревогой наблюдать, как корвет несёт на скалы. Збышевский распоряжался на мостике. По его команде экстренно стали разводить пары и отдали оба якоря. Один якорный канат лопнул, а оставшийся якорь не мог удержать судно — корвет продолжало сносить. Скалы с кипящими у их подножья бурунами неумолимо приближались. Наконец заработала машина, и фрегат стал удаляться от опасного берега. Все обошлось благополучно, но экипаж пережил тяжелые минуты.
По прибытии в Японию корвет по приказанию адмирала Попова направился в Аян, а затем к Шантарским островам для сбора сведений о действиях иностранных китобоев в Охотском море, что беспокоило русское правительство. Справедливости ради необходимо заметить, что, кроме беспокойства, никаких иных результатов не было. Из бесед с капитанами китобойных судов Збышевский узнал, какие невиданные прибыли получают иностранцы, уничтожая китов в русских водах. Порой в Охотском море собирались даже не флотилии, а целые армады в количестве свыше двухсот судов. Хищническое истребление морских гигантов вело к их резкому сокращению. Все богатства вывозились из русских вод бесконтрольно. Как патриота, Збышевского это возмутило. Но ещё больше он был потрясён, услышав рассказы жителей прибрежных деревень о бесчинствах экипажей китобоев и увидев собственными глазами следы их «деятельности». Под впечатлением он написал большую статью в «Морской сборник», чтобы привлечь к этой проблеме внимание правительства и общественности. Он писал, что иностранцы ведут себя на берегах Охотского моря как завоеватели: «… оставляют после себя следы, напоминающие, если не древних варваров, то, по крайней мере, татарские и запорожские пожоги». Статья имела большой общественный резонанс, да и в наше время её часто цитируют.
