рассуждать.
– Но ведь его политика просто разрушительна!
Аристарх распрямился над клеенкой, держа в одной руке огурец, а в другой картошину:
– Да что ты говоришь! Будто он ее проводит по зрелому размышлению. Вся задача Гайдара заключается в том, чтобы настежь распахнуть ворота американскому влиянию. А зачем американцам маленький русский человек? Гайдар – это типичный оборотень, которые у нас за перестройку бурно расплодились. Притворялся Мальчишем-Кибальчишем, а на поверку оказался Мальчишем-Плохишем.
– Почему ты думаешь, что Гайдар оборотень, а не честный сторонник рынка?
– Да все потому же. Еще два года назад этот толстозадый недоросль клеймил в своих статьях капитализм за издевательства над трудовым народом. Ух, какой он был вражина рыночному хозяйству! Помню, статьи его читал и думал: есть же в нашем народе настоящие бойцы за его, народное счастье. Дедушка у Егорки буржуинов направо-налево саблей косил, и внучонка к ним лучше не подпускать. Порубит всех в капусту к чертям собачьим. Но однажды ночью явилась фея из Гарвардского университета, помахала над спящим толстячком волшебной палочкой и, проснувшись, ребенок начал изрыгать заклинания в пользу безумной ломки социализма по принципу «после меня хоть потоп». Это как называется? Перевертыши – самая поганая человеческая порода. Гайдар действует не по убеждениям, а по подлости, основательно замешанной на дураковатости. При его мозгах не может быть никаких положительных изменений. Вот увидишь, закончится все позором и страданиями людей.
– Ты об этом говоришь так спокойно, как будто это не твой народ гибнет.
Комлев успокаивающе улыбнулся в ответ:
– Не преувеличивай, дружок. Народ пока не гибнет. Падение еще только начинается. Это дело не быстрое, растянутое на несколько лет. Гайдаром и его командой руководят спецы из Вашингтона, и задумки у них не на один год. Про Джеффри Сакса слышал, наверное, да? Как черт из коробки в Кремле вынырнул. Этот наруководит. Поверь, никакого конкурента Америке он из нас делать не собирается. А над тем, что получится, мы с тобой слезами обольемся.
– Ну, Аристарх, никак не ожидал от тебя услышать такие комчастушки! И это ты, историк, антисоветчик, бывший политзаключенный, говоришь языком упертого коммуниста! Неужели ты веришь в такие злобные сценарии? Я, например, верю, что Западу нужна стабильная и предсказуемая Россия.
Данила тайно посмеивался над Аристархом. Он уже давно не верил в подобные глупости, но уж очень ему хотелось «раскрутить» своего друга на предельно эмоциональное выступление. В такие моменты Аристарх был прекрасен. И вправду, тот буквально подпрыгнул от услышанного, в глазах его загорелись яростные огоньки:
– В злобные сценарии, говоришь, не веришь, боец невидимого фронта, задери тебя коза! Тогда ты мне хоть один благостный сценарий расскажи. Поделись развединформацией о том, как дядя Сэм, обливаясь горючими слезами, пускает шапку по кругу, чтобы безвозмездно помочь нашим беднякам! А то слезы слезами, а 10–12 процентов годовых он с нас дерет! Не план Маршала для Германии! План-то Маршала бесплатным был. А нам что же на построение светлого капитализма таких деньжищ за бесплатно не дают? Вот наш пьяница-президент наберет двести миллиардов долгов, а через десять лет надо будет четыреста отдавать. Это тебе не удавка? Да что я тут перед тобой распинаюсь, сам лучше меня все знаешь.
– Но неужели такие, как Гайдар смогут безнаказанно делать свое дело, и народ не поднимется против этого?
– Побойся Бога, Данила. Даже стихийная пугачевщина нуждалась в некой идеологии и вожде. А какая идеология и, тем более, какой вождь могут быть у сегодняшних голодных? Жириновский, что ли? Сам понимаешь, что это за персонаж. Зюганов? Но масса за ним не пойдет, потому что он ее как раз туда и привел. Так кто? Некому. Сегодня в нашей стране нет идеологии возрождения. Поэтому с ней так легко и расправляются. А так как мы с тобой реалисты, то мы должны честно отдавать себе отчет в том, что если такая идеология возрождения не появится, то дело будет швах.
– То есть, либеральные реформы в дружную семью процветающих народов нас не приведут?
– Такие реформы, как проводит Гайдар, уж точно, не приведут. Мы развалим страну и превратимся в сырье для более преуспевающих наций. И все таки, этого кошмарного сценария не будет.
– Почему? Ведь у нас чем дальше, тем хуже.
– Может, для историка мои слова покажутся странными, но в происходящем я вижу перст Божий. И Гайдар, и Ельцин для меня – вурдалаки, которых Господь попустил на русских людей за их отступление от веры. Но коли есть наказание, будет и прощение. Ситуация в нашей державе будет развиваться непредсказуемо, и я твердо верю, что в лучшую сторону.
– Твои бы слова да Господу в уши, Аристарх. Ну что, тронемся в путь? Ты хоть один псалом знаешь?
– К стыду своему, ни одного.
– И я ни одного. Тогда давай хоть «Отче наш» на дорожку прочитаем, да и с Богом.
39. Дивеево
Яркое сентябрьское солнце поднялось высоко над лесом и просветило его янтарными лучами. Небесный свет проникал сквозь поредевшую желтую листву деревьев, падал на густую, еще не полегшую траву и наполнял все окружающее пространство радостью бытия. В зарослях попискивали мелкие лесные птахи, чуть шевелил траву легкий ветерок. Ласковое тепло разлилось в воздухе, наполнив его негой и сонливостью. Путники отдыхали на придорожной поляне, улегшись на разостланных подстилках. Они прошли уже километров пятнадцать и заметно утомились. Аристарх дремал, а Данила припоминал разговор с ним. В голове Булая складывалась совсем другая картина происходящего, чем у Аристарха.
Еще два-три года назад он видел бы все совсем по-иному. Жизнь представлялась бы ему движением людей и событий, постоянным изменением этой непрерывной картины. Но со временем Булай научился пропускать происходящее через призму православной веры, и эта призма словно фильтровала все вторичное, выявляя важнейшее. Теперь видимая событийность отступала на второй план, зато проявлялась духовная сторона происходящего. В сознании Булая рисовалась беспощадная схватка двух духовных сущностей. Одна – большая, но слабосильная духовная сущность социализма. Она была неповоротливой, невыразительной, лишенной энергии. На нее нападала агрессивная, яркая и маневренная духовная сущность западной породы. Явно ощущалось неравенство схватившихся. Нападающий вел себя вертко и напористо, стремясь занять как можно больше места в сознании и душах людей, а оборонявшийся отвечал неумело, проигрывая даже там, где имел бесспорное преимущество. Главным оружием нового был эгоизм, нареченный индивидуализмом. На знамени его сияли призывы сделать максимум возможного, чтобы каждый мог много зарабатывать, много потреблять и много путешествовать. Эти лозунги светились всеми цветами радуги, и люди заворожено сбивались под ними в толпища. Все коллективистское уже осмеивалось, по любому защитнику коллективизма ездили асфальтовые катки пропаганды. Те, кто собирались под лозунгами старого, были растеряны и заглушены ревом нового чудища. Они не умели выразить ту сложную правду, которая у них была. Их голоса не доходили до слушающих, и слушающие не хотели слышать, что, втаптывая в грязь вместе с социализмом очень много драгоценного, рожденного народом в это тяжелое время, они превращаются в Иванов, не помнящих родства.
Данила спрашивал себя, почему настоящая русская интеллигенция не реагирует на эту схватку? Он вспомнил увиденный случайно по телевизору эпизод, вызвавший у него особенное омерзение: режиссер театра «Ленинского комсомола» в прямой трансляции на всю страну сжигал свой партбилет.
Будто сошлись в одной точке и выставили себя на показ самые гадкие качества многих творческих деятелей настоящего и прошлого России: вот они МЫ – властители русских дум! Это мы по подлости и безголовости, по стремлению хоть шутом мелькнуть в родной истории, предавали и рушили устои народной жизни восемьдесят лет назад. Это мы разжигали кровавую смуту, а потом разбежались от нее, как тараканы во все концы света. А теперь мы снова ведем дело к бунту, хотя не знаем, чем он закончится.
Но почему затихли голоса честных и преданных своей земле творцов, способных предложить честное и трезвое решение, не ведущее к беде? Будто загнали их в тесную каморку, заперли на замок, и раздаются из этой каморки лишь невнятные отдельные крики, но нет согласованного крика возмущения. Что случилось, почему это так?
Данила с горечью подумал, что ни опыта, ни кругозора для глубокого понимания событий у него не хватает. Он полежал в раздумьях еще немного, а затем разбудил Аристарха. Впереди лежал немалый
