— В комнату не ходи, у вас ещё пол мокрый, — говорит она.
И Алёша идёт на кухню.
— Чего тебе налить, сынок? — спрашивает тётя Маша. — У вас лапша, а у нас горох.
— Лапши, — отвечает Алёша, хотя ему очень хочется гороху. Но что поделаешь, если мама обижается, когда он не ест того, что она готовит.
«Я стараюсь только для тебя, — говорит мама. — И потом, Алёшенька, ты уже должен понимать, что сейчас трудно, а Тимохиных самих много».
Тётя Маша загремела кастрюлями, достала тарелку и налила лапши.
— Ешь, — сказала она, — и хлеб прикусывай.
Алёша ел, прикусывая хлеб, и вдыхал очень вкусный гороховый запах.
Когда Алёша справился с лапшой, тётя Маша спросила:
— Теперь, может, горошку налить?
И Алёша съел целую тарелку гороху.
— Тебя наш Макарка видал? — спросила Настенька.
— Видал, — ответил Алёша.
— Домывай, домывай! — вмешалась в разговор тётя Маша. — Домывай и собирайся, время-то второй час.
Настенька окунула тряпку в ведро и замолчала.
Алёша понял, что Настенька, наверное, хотела рассказать про какой-то секрет. И стал к ней приставать:
— Ну, скажи: чего, чего?
— «Чего, чего»! Села баба на чело и поехала! — запела Настенька.
Так Алёша ничего и не узнал. А Настя домыла пол, переодела платье, расчесала свои кудряшки и ушла в больницу на ночное дежурство.
У Тимохиных только Макар учится в школе, остальные все работают, Степан Егорович работает на заводе. Вместе с ним работает Генка. Генка скоро пойдёт в армию, ему уже восемнадцать лет. А его брата Мишу в армию не берут, потому что у него слабое зрение. Он носит очки. А ему тоже восемнадцать.
Работает Миша киномехаником. Это очень хорошая работа — целый день смотрит кино. Иногда он приносит на всех один пропуск, и ребята Тимохины, прихватив с собой Алёшу, идут в кино на два сеанса сразу.
Миша работает и учится. Сосед Анатолий Павлович Гуркин всё ему объясняет и для трудных чертежей даёт свою готовальню. А недавно Миша купил себе тоже настоящую большую готовальню. Тётя Маша его похвалила.
— Давно бы так, раз для учения надо, — сказала она. — А уж потом можно и форс наводить.
Форс наводить Миша не любит, не то что Настенька или Генка. Настенька иной раз вертится перед зеркалом до последней минуточки и бежит на работу, не успев поесть. И Генка такой. Алёша сам сколько раз слышал, как он тётю Машу просит:
— Мам, купи рубашку в клеточку. В полоску кто теперь носит? Никто. Я видел в магазине: в клеточку — серенькие с зелёным, красивые. Купишь?
Тётя Маша пойдёт, купит ему рубашку в клеточку, а он-то рад, он-то рад, как маленький.
Настя увидит новую рубашку, надуется:
— Опять Рыжику обновка!
А тётя Маша скажет:
— Настенька, ему скоро шинель надевать, пусть побалуется!
Настя и замолчит.
Настенька Тимохина учится на фельдшера и работает в больнице. Когда она приходит с ночного дежурства и ложится спать, все Тимохины соблюдают тишину — ходят на цыпочках.
— Вот четверо их у меня, — говорит тётя Маша, — и каждый растёт по-своему.
Но, видно, никто не рос, как растёт Макар, — без него не обходится во дворе ни одна драка. Дерётся Макар часто.
— Но его до этого всегда доводят, — говорит Алёша. — Я сам был на дворе и сам всё видел.
— Ну и как же было дело? — спрашивает Степан Егорович.
Выслушав, что и как видел Алёша, Степан Егорович говорит Макару:
— Ну, адвоката послушали, идём поговорим вдвоём.
О чём они говорят вдвоём, Макар Алёше не рассказывает, но дня два-три после разговора в драку не вступает, а потом опять приходит с синяком.
— Вот Миша у нас вырос, хоть бы раз с кем подрался, — вспоминает тётя Маша. — Уйдёт в школу или во двор, я за него, как за себя, спокойна. А этот, у! Разбойник глазастый! Так бы вот тебя и стукнула.
Но тётя Маша Макара не стукает. Она прижимает ему холодную ложку к синяку под глазом и говорит:
— Мало тебе всыпали. Надо бы так всыпать, чтобы раз и навсегда запомнил!
Вот, оказывается, какой у Макара секрет…
Алёша гулял в соседнем дворе, заигрался с ребятами, а Макар, оказывается, давно пришёл и даже искал его.
— Где же он? — заволновался Алёша.
— На чердаке, — ответил Миша Тимохин и подсадил Алёшу на чердачную лестницу.
На чердачную лестницу попасть не так просто. Чтобы никто зря на чердак не лазил, особенно Макар, Степан Егорович нижние ступеньки спилил и поставил под лестницу кадку для капусты.
— Ну, держишься? — спросил Миша.
— Держусь, — ответил Алёша и храбро полез вверх.
На чердаке было темно и пыльно. Оглядевшись, Алёша увидел Макара. Он сидел у окна и возился с доской.
— Пропадаешь! — сказал Макар. — А тут дел до чёрта.
— Каких дел? Я на дворе был, думал, ты меня позовёшь.
— Здрасте, ещё вас звать — подумаешь, какая барыня. На вот, держи!
И Макар подал Алёше шершавую доску, из которой вытаскивал плоскозубцами ржавые гвозди. Доска была колючая, Алёша занозил ладонь, но молчал. Макар вытаскивал гвоздь за гвоздём. Наконец, когда в доске гвоздей не осталось, он стал прибивать железную сетку к ящику из-под макарон.
Алёша понял, что строится клетка, но для кого такая большая и великолепная?
— Хорош? — спросил Макар, осмотрев свою работу.
— Хорош, — ответил Алёша.
Он знал, что Макара лучше не расспрашивать — толку не будет, надо терпеливо ждать, и всё само собой откроется.
Наконец Макар сплюнул — последний гвоздь был забит.
— Пошли! — сказал Макар и отправился в дальний тёмный угол чердака.
В углу стояла кошёлка. Макар нагнулся, и в руках у него затрепетала, хлопая крыльями, птица, за ней взлетела другая, третья… Они хлопали крыльями и садились обратно, на кошёлку.
— Голуби! Голуби! — радостно закричал Алёша.
— Держи, твой! — сказал Макар.
Алёша сжал в руках тёплое, трепетное. Он чувствовал, как под упругими, гладкими пёрышками бьётся голубиное сердце.
На чердаке было сумеречно, все голуби казались серыми. Но, когда их перенесли в просторную клетку рядом с чердачным окном, где света было много, они стали разными. Голубей было четыре: два
