Она обрывает его, ткнув пальцем в кадык:
— Не думай, что тебе удастся отыметь меня за пределами студии, уловил?
И запирается в своей гримерной.
— Клевая фигурка, но характер скверный, — комментирует Брюно. — Они такие, девушки с Востока: только звонкая монета их и заводит. Завтра постарайся, чтобы тебя поставили в паре с Мелоди, вот уж по- настоящему горячая девка и реально кайфует от того, чем занимается. Пойдем, дружище, ополоснись, и я отведу тебя к продюсеру, чтобы тебя не надули.
Через десять минут я подписал какую-то бумагу и вышел оттуда с конвертом в кармане.
— Скажи честно, срубал когда-нибудь столько за три часа работенки? — ликовал Брюно.
Я покачал головой. Столько я оставляю на чай официантам в ресторане.
— Мне пора сваливать, у меня кастинг у Пино Коладо. Представится случай, я тебя с ним познакомлю. Если хочешь здесь зацепиться, он король садомазо-г
Я смотрел ему вслед: он шел к выходу, п
Из гримерки вышла Талья: волосы собраны в пучок, вельветовые джинсы и серый свитер, плетеная сумка через плечо. Поравнявшись со мной, она остановилась. Мы стояли посреди коридора, и между нами впервые возникла неловкость. Особенно с моей стороны, ведь меня она уже видела одетым. Мимо нас прошли еще два актера. Я сморозил какую-то глупость:
— Очень мило, что ты пригласила меня на завтра.
При слове «пригласила» она улыбнулась. А может, при слове «мило».
— Пара-тройка советов тебе все же не помешает.
Я смиренно развел руками, всем своим видом давая понять, что открыт для критики.
— Можно прямо сейчас. Пойдем выпьем чего-нибудь?
Она возвращается, торопливо садится за столик, выключает мобильный, знаком просит официанта пошевеливаться со счетом. Я вытаскиваю деньги из кармана, напоминаю, что не ответил на ее вопрос.
— Какой вопрос?
— Как я попал на съемку…
Я набираю воздух в легкие, но она смотрит на часы и обрывает меня:
— Твой приятель Брюно сказал тебе: «Пойдем поглазеешь». Так все было?
Слова застревают у меня в горле, я смущенно киваю. А она вдруг вскакивает, выбегает на улицу и бросается к дороге. Свистит, люди оборачиваются. Останавливает такси, возвращается ко мне:
— Послушай, я тороплюсь, фотосессию перенесли, съемки начинаются раньше. Но я не хочу вот так бросать тебя. Поедешь со мной? Или у тебя есть планы?
Я сгребаю сдачу, встаю, криво улыбаясь. Последние несколько месяцев я все больше замыкаюсь в себе, а из нее энергия бьет ключом, я за ней с трудом поспеваю. Чтобы набить себе цену, говорю как можно более безучастно, что у меня были планы, но я могу их изменить.
И произношу очередную банальность: предоставим все случаю, до сих пор он нам вроде улыбался.
— Нет.
Ее лицо вдруг стало совершенно серьезным. Исчезли чувственность, нетерпение, напор. Эта серьезность придает ей сходство с побитым ребенком. Она кажется хрупкой, такой я ее еще не видел.
— Что нет?
— Это не случайно.
Она открывает дверцу, подталкивает меня внутрь, называет шоферу адрес и садится рядом со мной.
— Ты не случайно заменил Максимо.
— Правда? У него часто бывают проблемы?
— Нет у него никаких проблем. Ему пятьдесят семь, но он по-прежнему один из лучших в своем деле. Он получил три «Золотых пениса» на фестивале в Гамбурге. Вообще-то, это свинство с моей стороны. Но прежде всего я должна думать о себе.
В потоке фраз я пытаюсь уловить хоть какой-то смысл, чтобы понять, к чему она клонит. Когда на светофоре загорается красный, она берет мою руку и начинает загибать мне пальцы.
— Только никому об этом не говори, я нажала на точку О.
— На что нажала?
— Есть такая точка в акупунктуре. «О» значит «out». Надавливаешь между двумя позвонками, вот здесь, и за три секунды у парня пропадает эрекция.
Я сглотнул и поймал взгляд шофера, который таращился на нас в зеркало заднего вида.
— Зачем ты это сделала?
— А ты как думаешь?
Я смущенно отвожу глаза, чувствуя, как к горлу подступает ком.
— Ты… ты хочешь сказать, что, увидев меня, ты просто захотела заняться со мной любовью?
— Да. Я подумала, что у тебя член точно меньше, чем у него.
Я пытаюсь справиться с эмоциями, отвечаю ей в тон, что очень польщен.
— Имеешь право. У меня сейчас фотопробы для «Данон» на плоский живот, они для меня очень важны, а с ним я бы выдохлась. С тобой, по крайней мере, я расслабилась.
Она целует меня в щеку. Мы медленно продвигаемся в пробке. Она поправляет макияж, насвистывает песенки, которые звучат по радио. А я пытаюсь прийти в себя: трудно снова ощутить вкус к жизни, когда думал, что уже совсем спекся.
— У тебя почти нет акцента, — бросает Талья, хотя за последние пять минут я не проронил ни слова.
— У тебя тоже.
— Спасибо.
— Ты где-то училась французскому?
Она пожимает плечами.
— Думаешь, во Франции кого-то интересуют дипломы девушек с Востока?
Необыкновенная грусть сквозит в ее голосе. Грусть не оттого, что она стала такой, какая есть, а что ради этого пришлось пожертвовать всем остальным. Она смирилась с настоящим, оставив боль в прошлом. В противоположность мне. Это не означает, что у нас с ней есть будущее, но для начала и это неплохо.
— Значит, завтра снова увидимся? — уточняю я.
Она щелкает языком, убирает карандаш для век, закрывает пудреницу, бросает ее в сумку. Смотрит на меня исподлобья, на лице читается досада. Потом открывает рот, вздыхает и отворачивается.
— Послушай, — говорит она, не отрывая глаз от бумажки, приклеенной к стеклу на случай претензий со стороны клиента, — я тогда брякнула… Забудь…
— Почему?
Почти крик души. Пронзительный, срывающийся на «у», он вырвался сам по себе, и мне стало стыдно. Она повернулась и посмотрела на меня в упор, ее, как и меня, разозлила моя реакция.
— Чего ты хочешь? Заниматься тем же, что и твой приятель? Мечтаешь стать порнозвездой?
Я неуверенно пожимаю плечами. Чего я хочу, так это снова увидеть ее, но только чтоб она не думала, будто для меня она и ее профессия одно и то же. К тому же мне не нравится ее тон старшей сестры, читающей нотации.
— Ты не знаешь, что это за мир. То, что ты видел сегодня, — цветочки: режиссер, помешанный на
