отсюда за лесом и озером, начинается город — грозная каменная громада, сосредоточившая в себе бессмысленную роскошь и ужасающую нищету, страдания и наслаждения, великие противоречия и великую, упорную борьбу. Там и была она, подлинная, полноценная жизнь, а не здесь, под тихими стройными соснами, не в созерцании кудрявых тучек, а в трудной работе, подготовляющей созидание нового мира. Он — Андрей. Силениек — участник этой работы, где не видно строителей, но время от времени заметны результаты. И многие, — как раз те, которым принадлежат власть, оружие, деньги, — страшатся этой незримой работы больше, чем землетрясения.
У опушки молодой лиственной рощицы Силениека встретил юноша в широких матросских брюках и синей рубахе. В одной руке у него была корзинка, в другой — обыкновенный столовый нож.
— Доброе утро, — поздоровался Силениек. — Много боровиков набрали?
— Пока только три, — быстро ответил парень, глядя в глаза Силениеку. — Вы будете четвертым.
Они пожали друг другу руки и заговорили на «ты».
— Настоящих любителей грибов еще не видно? — спросил Силениек.
— Место не грибное. Если не забредет случайно какая-нибудь парочка, можно здесь остановиться. На всякий случай мы присмотрели еще одно местечко возле озера.
— Ты до конца останешься в дозоре?
— До конца, товарищ.
Юноша показал тропинку, убегающую вглубь чащи. В этом не было необходимости: месяца три тому назад Силениек провел здесь районную конференцию и хорошо ориентировался в местности.
— Оставайся здесь, я и один дойду.
Пока Силениек пробирался сквозь частую поросль, костюм его промок от скатывающихся с листьев, не успевших высохнуть капель ночного дождя. Зацепившись за ветку, звякнул звонок велосипеда. Силениек достал из кармана платок и обернул им его.
Собрание подпольщиков происходило в лощинке, образованной обращенными друг к другу склонами двух холмов. Место было удобное: ни одна живая душа не могла незаметно проникнуть сюда. В случае опасности участники собрания могли быстро рассыпаться и уйти по трем направлениям, а холмы прикрыли бы их отступление.
В собрании участвовало восемнадцать человек — и мужчины и женщины. Это были металлисты с заводов «Вайрог» и ВЭФ, молодые рабочие из порта, школьный учитель, два железнодорожника, служащий городской управы, студенты. Каждый из них представлял целый партийный коллектив, его душу и мозг. Это были смелые, закаленные люди, до последней капли крови преданные идее освобождения народа. Их жесткие, натруженные руки свидетельствовали о суровой жизненной школе, которая кратчайшим путем приводит к пониманию правды. Но и тех, которые служили в учреждениях или учились, белые воротнички и портфели не могли отгородить от класса, который взрастил их, не могли заставить забыть, что в жилах их течет рабочая и батрацкая кровь. Был здесь и один юноша из зажиточной семьи, в трудных поисках обретший смысл жизни и порвавший с миром хищников и обманщиков.
Открыв собрание, Силениек сделал краткий доклад о текущем моменте.
— Буря вот-вот разразится. Еще не завершилась испанская трагедия, а в воздухе уже снова чувствуется запах пороха. Послушайте по вечерам радио — эфир полон угрожающих криков. Обрюзгший бульдог Муссолини лает с балкона Венецианского дворца об итальянской империи. В Нюрнберге и Мюнхене еще громче раздается истерический вой Гитлера. Империалисты распоясываются. Судетская авантюра[11] — безошибочный признак надвигающейся на Европу войны. Правительства западноевропейских государств уверены, что лавина агрессии минует их и обрушится на Советский Союз. Нам неизвестно, какой маршрут наметил Гитлер, но мы должны знать, что новая мировая война грозит всему человечеству. Народам всего мира предстоят неисчислимые страдания и бедствия. Рабочие и крестьяне будут умирать на фронтах, их жены и дети — гибнуть от голода и лишений, а капиталисты будут считать прибыль и вычислять, сколько времени они могут продолжать войну.
Смешно предполагать, что война минует Латвию, пройдет стороной. Мы находимся на перекрестке дорог. Восточные границы реакционной Европы проходят у Зилупе и Индры [12]. Ульманис и его клика не покладая рук готовятся к войне с Советским Союзом. Фактически они давно уже запродали страну Гитлеру и другим империалистам в качестве удобного плацдарма для грядущей войны.
Сейчас, товарищи, самое время, чтобы полным голосом заговорить с народом. Надо открыть ему глаза, рассеять ядовитый туман лжи, которым отравляют его буржуазная пресса и пропагандистский аппарат Валяй-Берзиня[13]. Мы знаем, что ищейки из охранки с ног сбились от усердия, что тюрьмы переполнены, что на каждой фабрике, в каждом учреждении сидят десятки шпионов. Но всех в тюрьмы не упрятать! Чем больше будет бесноваться правящая клика, тем быстрее будут расти ряды наших борцов. Так за работу, товарищи!
Каждому участнику собрания по отдельности Силениек поручил конкретное задание. Кроме существующей типографии, он решил организовать еще одну — резервную, чтобы в случае провала первой бесперебойно выпускать газету. Для распространения литературы он назначил еще нескольких молодых членов организации и увеличил вдвое число связистов на крупных предприятиях.
Суровые, выстраданные ценой многих благороднейших жизней традиции подполья руководили каждым шагом коммуниста. Излишнее любопытство могло привести к непоправимым бедам, поэтому никто не обижался, если его не информировали о том, что не входило в круг исполняемой им работы.
У каждого участника собрания была своя кличка. Самые испытанные, надежные товарищи только в редких случаях знали друг друга по именам или кто где работал. Иной раз знали, например, что на таком-то заводе есть свой человек, выполняет партийные задания, но известен он был только руководителю организации или Центральному Комитету.
На своей родной земле, среди своего родного народа, лучшие сыны его были окружены сетью ловушек, расставленных слугами господствующей клики, и каждое неосторожное слово, каждый необдуманный шаг грозили их великому, благородному делу. Любой из них с первых шагов своей героической и опасной работы свыкся с мыслью о возможном аресте.
За час все было закончено. Силениек роздал заранее доставленные сюда брошюры и воззвания, и все стали расходиться. Уходили по двое, причем Силениек указывал, кому с кем идти. Это была последняя предосторожность. Если бы на собрании оказался провокатор, он некоторое время — во всяком случае не менее часа — находился бы под контролем своего спутника. За это время остальные участники могли спокойно разойтись по домам.
Силениек подсадил на велосипед Айю и покатил к городу. У моста через Юглу Айя села в автобус, направляющийся к центру, а Силениек поехал домой. Уверенно звучал звонок его велосипеда, предупреждая неосторожных пешеходов. На дне корзинки лежало несколько подосиновиков, маслят и лисичек.
Нет, не зря прокатился он в лес за грибами!
Глава вторая
— Слышали? — еле переводя дух, выпалил Прамниек и сел за столик между Освальдом Ланкой и Гартманом.
В погребке гостиницы «Рим» было необычно малолюдно. Посетители, не задерживаясь болёе пяти минут выпивали кружку пива, закусывали и торопились уйти! Что-то гнало их на улицу, домой, к друзьям, все были чем-то возбуждены.
Эрих Гартман лениво потянулся к пепельнице, стряхнул пепел и удивленно посмотрел на Прамниека. Вид у того был взбудораженный, густые волосы прилипли к влажному лбу; концы галстука выбились из-под старого, испачканного красками пиджака, — очевидно, он выбежал из дому в чем был.
— Вы это про Зандарта спрашиваете? — широко улыбаясь, спросил Ланка. — Да, он у нас вчера
