ощущать боль плоть… Неожиданно, на уже облюбованном им осколке сомкнулись чужие руки. Он поднял голову. Спутанные волосы, оскаленные гнилые зубы, горящие слепой жаждой разрушения глаза. В этих глазах он увидел собственное обезображенное той же жаждой отражение. И тогда он изо всех сил потянул на себя, а когда противник, потеряв равновесие, рухнул на колени, резко опустил камень. Толпа вокруг восторженно ревела, но он ее не слышал — так громко хрустели кости черепа под новыми все более сильными ударами, так упоительно разливалась по телу радость победителя, сознание собственной силы, силы могущей отнимать чужие жизни. Еще один удар и фонтан горячей, еще живой крови тугим бичом ударил его по глазам, застилая все вокруг сплошной багровой пеленой…
Чужие голоса, среди которых не было его собственного, гудящим пчелиным роем снова заполнили Его сознание.
— Сны? Это абсолютно исключено! Поймите, при такой стадии анабиоза это просто не возможно!
— Однако, это так милейший Доктор.
— Этого не может быть, Старший! Потому что… потому что этого просто не может быть!
— И, тем не менее, это есть…
— И, тем не менее, этого не должно быть! Современная наука…
— Она больше не современная, Доктор…Ей уже столько лет, что и подумать страшно. А вспомните-ка, каким откровением для нашей древней науки был тот факт, что плод в утробе матери тоже видит сны?
— Некорректный пример, господин Инженер. Состояние глубокого анабиоза — отнюдь не похоже на стадию внутриутробного развития мозга. На 99-ть и 9-ть в периоде — это смерть. Вернее не смерть, а умирание, одно мгновение до смерти, которое нам удается растянуть на многие и многие миллионы лет, а затем дать процессу обратный ход.
— Значит, это так называемые предсмертные видения…
— Да нет же! Если вы в свое время читали мои труды по механике смерти, вы должны знать, что предсмертные видения всего-навсего воспоминания. Приведу более понятный вам пример — это, своего рода, просмотр файлов в процессе полного и окончательного их стирания. В этой стадии человек видит лишь то, что когда-то уже видел, что-то, что происходило лично с ним. Мозг уже не способен к творчеству. А здесь мы видим четкую и яркую фантазию.
— Возможно, это сцена из однажды просмотренного фильма?
— Скорее уж из фильма, в котором довелось сыграть главную роль. Ведь он не просто смотрел на события, он в них участвовал! А этого как раз и не может быть!
— И именно это, как раз произошло. Возможно, Доктор, вам необходимо добавить к вашей книге новую главу.
— Я оценил вашу иронию, господин Химик. Но повторяю еще раз — это не возможно!
— И каковы ваши объяснения?
— Скорее всего, мы имеем дело с небольшой неисправностью саркофага. За столько лет микроскопическая неточность в настройках могла перерасти в ощутимую погрешность.
— Я понял вас, Доктор. Как только мы закончим с основной задачей дня, прошу вас провести полную диагностику и отладку устройства. Помните, что именно от его работы, зависит конечная цель нашего предприятия.
— Понял вас, Старший.
— Ну, вот и прекрасно! А теперь мне хотелось бы услышать нашего Биолога. Все ли готово к посеву?
Рокочущий бас, послуживший ответом на этот вопрос, мог бы заставить неразрушимые стены Приюта треснуть, но, к счастью, звучал он только в пределах черепной коробки единственного на планете живого существа.
— Ну-ка, дружище Носитель, хватит возлежать в этом гробу и слушать научные теории нашего уважаемого некроманта. Вставай, делай зарядку и марш за пульт!
Он осознал, что двигательные функции снова вернулись к нему, затем чужая воля заставила его встать, размяться и подойти к пульту.
— Итак, повторяю вопрос: мы готовы посеять жизнь?
Его пальцы снова выполнили необходимые эволюции над сенсорами пульта. Бас Биолога возвестил:
— Посеять то мы посеем, да только при такой солнечной радиации у нас ничего не прорастет.
— Озоновый слой?
— Именно! Он нам нужен, но его у нас нет.
— Господин Химик?
— Нужен — будет. Биолог, вы не могли бы подвинуться? Мне необходим пульт и немного времени для расчетов.
Химик непринужденно перехватил управление и принялся трудолюбиво охаживать пульт. При этом светило давно умершей науки тихонько причмокивал, как карапуз, обрабатывающий немногочисленными молочными зубами щедро презентованный родителем леденец.
— Готово! Будет нам природный фильтр. Ну конечно не сразу. Придется подождать пару-тройку тысяч лет… но с другой стороны мы и больше ждали.
— Пара тысяч ответ не конкретный!
— Конкретный внесен в общую память.
— Хорошо. Доктор запрограммируйте будильник исходя из данных Химика.
Из глубин ваты раздался бодрый возглас.
— Уже запрограммировал, Старший! Так что нам пора баиньки. Единственное, чего я прошу — 15 дополнительных минут на отладку и тестирование постельки. Об остальном поговорим утром…
Длинная вереница обнаженных, согбенных в немой покорности спин, казалось, уходила за горизонт. На самом деле горизонт был гораздо выше, но для того, чтобы это осознать, нужно было поднять голову. Этого Он сделать не мог. По той простой причине, что и сам шагал в этой голой, потной, дышащей трусливой тупой безысходностью цепи, надежно скованной медными, окислившимися от обильного пота и бесчисленной крови кандалами. И еще надежнее соединенной общим и всемогущим чувством бесконечного отчаянья. В нос омерзительно шибануло жуткой смесью выпитого только что прокисшего пива, сожранного накануне чесночного супа, никогда не мытых подмышек и отвратительным кисло-сладким запахом мертвечины. В воздухе свистнуло, и первый из шагавших рабов пронзительно и совершенно по-женски взвизгнул. Здоровенный надсмотрщик, растянув в ухмылке толстые обветренные губы, сматывал длинный увенчанный на конце медным набалдашником кнут. Колонна остановилась. Надсмотрщик, не прекращая ухмыляться, достал из кожаных ножен короткий меч, очертил на песке круг и стал в его центре. Сознавая собственное бесконечное превосходство над тощими, окровавленными, голыми пародиями на людей он крепко уперся мускулистыми ногами в земную твердь, снял с шеи длинное, составленное из человеческих ушей разной степени разложения, ожерелье, потряс им в воздухе и издал дикий звериный крик. Это было приглашение на поединок. И тогда Он встал. Предчувствующие потеху охранники ловко сняли с него кандалы. Безоружный, изможденный, Он вошел в круг, живым из которого должен был уйти только один.
Горсть песка, незаметно подобранная еще тогда, когда он стоял на коленях, сделала свое дело. Надсмотрщик инстинктивно заслонился державшей меч правой рукой. Он нырнул под нее, изо всех сил сжал волосатое предплечье, словно страстная возлюбленная оплел ногами сильный торс и вцепился кровоточащими от цинги зубами в заросшее клочковатой бородой горло. Гигант забулькал как котел с подоспевшим гуляшом и покачнулся. По-звериному перебирая челюстями, Он добрался до твердого бугра адамова яблока, изо всех сил стиснул на нем зубы и рванул… Соленая струя обожгла гортань. Надсмотрщик обмяк и с затихающим хрипом опустился на песок. Рабы восторженно взвыли, охранники почтительно зацокали языками. Он, впервые за несколько месяцев, выпрямился в полный рост, с хрустом расправил плечи, размазал по лицу густую красную кровь и страшно захохотал. Затем Он подобрал валяющийся неподалеку кнут и с наслаждением нанес свой первый удар. На спине раба, еще недавно бывшего его
