— Да так, — буркнул дядя. — Ничего особенного.
После этого он нахохлился и молча дымил цигаркой до самой ночи, а мы, не придав эпизоду особого значения, переключились на тему отпусков — кто как проводить будет. Помню, Эмиль с жаром говорил, что собрался поехать в Таиланд. В этом году — железно. Хотя, по секрету, собирался он туда уже третий или четвертый год, да все никак. Когда пошли спать, Иваныч какое-то время еще оставался снаружи, наверно таращился на звездное небо. А может, гулять пошел.
Как и было намечено, вышли спозаранку. Утренняя дымка еще стелилась над полями, и остывший воздух заметно холодил кожу. Солнце зябко выглядывало из-за края холма, как бы раздумывая, начинать новый день или нет. Уже сейчас было видно, что денек выдастся ясный.
Лапин разоделся так, словно приготовился сниматься в пародии на фильм «Коммандос»: тельняшка, штаны и куртка цвета хаки, какие-то берцы, жилет с количеством карманов, превышающим всякие разумные пределы, косынка, перчатки с обрезанными пальцами. Иваныч, едва глянув на все это, крякнул и поскорее отвернулся. Мы-то с ним по-простому облачились. По-нашему.
— Ну, пионэрия, готовы? — осведомился он, когда мы встали на пороге. — Тогда пошли.
У Иваныча был старый ржавый «УАЗик», используемый в качестве трактора и местного лунохода; на нем и поехали. Сам лес находится в десятке километров на северо-восток. Чтобы добраться до него, нужно пересечь поле, засеянное пшеницей. На дорогу у нас ушло минут пятнадцать, за которые сонный Эмиль несколько раз успел удариться башкой о потолок. Несмотря на дикую тряску, мне все же удалось разглядеть лес; его зеленую ершистую массу, кое-где подпаленную первыми искрами осени. Древесный легион приближался, увеличивался в размерах и величественно взирал на нас сверху вниз. Разглядывая верхушки самых высоких сосен, я не мог отделаться от чувства, что они живые.
Машину оставили у края дороги, огибающей сосновый бор. Иваныч выкинул нас, выбрался сам, кряхтя, вытащил корзинки и ведра, запер салон, и мы вступили под сень деревьев. Эмиль кровожадно выхватил нож с громадным лезвием.
— На кабана что ли собрался? — брякнул Иваныч. — Короче, ребята, для разгону ищем маслята.
Мы вооружились сосновыми веточками и занялись делом.
Сбор грибов чем-то напоминает медитацию. Ты не спеша прохаживаешься по подстилке, шебаршишь палочкой каждый бугорок, а думать в этот момент можешь о чем угодно. Все происходит на автомате: ноги идут, глаза смотрят, сердце бьется. Сухие иголки тихо хрустят под подошвами, сверху чирикает невидимая птица, да слышен шум листьев. Можно успокоиться, расслабиться. Мысли из лихорадочной пляски переходят в размеренный поток.
В тот раз было примерно так же, только ощущение слегка портил Лапин. Эмиль без конца что-то выкрикивал, комментировал каждую шишку и норовил запеть. Двуногий генератор шума. Мы терпеливо ждали, когда же он иссякнет, но нет, он не затыкался и продолжал вещать спустя час, полтора часа, два. Наконец я не выдержал, подошел к нему и сказал:
— Эмиль. Помолчи.
Он наконец-то захлопнулся. Дядя воспользовался паузой и спросил, каковы наши успехи. У меня на дне корзины сиротливо лежали три масленка, у Иваныча — четыре, у Эмиля… угадайте… Ноль. И это спустя два с половиной часа поисков.
— Пеньки видали?
Мы кивнули.
— Это уже до нас постарались, — улыбнулся дядя. — Придется дальше двигаться.
Делать нечего — пошли. Я спросил, как же машина, Иваныч ответил, что ничего, вернемся. И мы углубились в ельник. Время шло, мы заходили все дальше, а грибов все не попадалось. Казалось, что вот он, заветный бугорок. Сорвешь подстилку — а это шишка или камень. В нескольких местах деревья повалились, и перелезать через ветвистые стволы было чрезвычайно трудно. Я слегка оцарапал себе ладонь. Эмиль собрал мордой всю паутину, развешанную между стволами, о чем непременно сообщил нам в нецензурной форме. На земле валялось что угодно, только не грибы. Мы вышли на просеку, за которой начиналась поляна, а дальше — новая стена растительности. Иваныч заглянул в посуду, оценил ситуацию и скомандовал:
— Поворачиваем назад.
— Как это? — растерянно спросил Эмиль. — Что, все?
— Нет. Сейчас заведемся, дальше поедем.
— Серьезно?
— А ты думал, у нас тут три сосенки торчит? — сказал я и прихлопнул на шее комара. — Старосельский бор долгий и обширный, разгуляться есть где.
— Тогда ладно! — Лапин мгновенно обрадовался. — Слышь, Димыч, еще поохотимся!
— Ага, — говорю. А сам зеваю. Спать я тогда хотел — сил нет.
Ну, значит, вышли мы обратно. Загрузились. Иваныч невозмутимо дернул свой драндулет дальше по колее. Лапин попытался выяснить подробности: сколько километров лес в диаметре, сколько на север, на запад. Какие деревья. Из-за рычания мотора ему приходилось орать. Я помалкивал, боялся прикусить себе язык. Дядя отвечал коротко, отрывисто — да, нет, не знаю. Дорога виляла то влево, то вправо. Позади нас клубилась пыль, так что не было видно ни фига. Да и передние стекла дядя протирал бог знает когда. Пару раз колеса забуксовали в лужах грязи, и мы всерьез опасались, что придется толкать. Обошлось.
Короче через семь километров или около того мы выехали на то место, где колея поворачивала прямо в лесную чащу.
— Она прямиком через бор идет, а потом выныривает с той стороны и на Клыково заворачивает, — объяснил дядя. — Петля получается.
— А дальше? — Лапин кивнул на ту часть леса, которая тянулась севернее.
— А дальше только просеки. Я туда машину не поведу. Потом хрен вытащишь.
— Почему?
— Почва слишком влажная.
Лапин сказал, что ему ясно, и мы предприняли второй дубль. Реквизит, как понимаете, использовался тот же: корзинки, ножики, палочки. Вначале мы решили прошерстить южный участок бора. Ну, для галочки, так сказать. Хотя, думаю, каждый из нас изначально чувствовал, что результат будет такой же. На это ушло часа полтора. То есть, когда мы снова вышли на дорогу к машине, солнце стояло в зените, и на моих часах было 13:16. Это я помню очень четко.
Мы перекусили — предусмотрительный Иваныч захватил с собой бутерброды и флягу воды.
Потом держали совет, как быть.
— Ну что, мужики? — спрашивал дядя, выковыривая из зубов остатки колбасы. — Возвращаемся?
Лапин занял нейтральную позицию: как решит большинство. Я же вынул из своей корзины подосиновик, критически повертел его в руках и изрек мысль касаемо того, что возможно здешняя экология изменилась в худшую сторону. А, следовательно, не стоит пытать счастья дальше.
— Брехня, — Иваныч был категоричен. — Наши ходят и спокойно собирают по пять, по семь ведер. Нет, это не причина. Тут что-то другое.
Мы немного посидели на траве, отдыхая от приема пищи. Дядя закурил.
— Обидно, блин, — выдал он расстроено. — Невезуха какая-то, честное слово. Не пойму я, в чем дело, мужики. Хоть тресни. Спрятались они все, что ли? Ведь дождь был же. И температура нормальная… Расти не хочу. В чем дело? Нет, так никуда не годится. Ко мне, понимаешь, гости приехали, племянник в кой-то веки раз нагрянул, а мы даже грибов набрать не можем! Этого не допущу. Давайте-ка для очистки совести сходим на север. Не найдем ничего — ну и ладно.
— Только недалеко, Иваныч, — попросил я. К тому времени ноги уже порядком побаливали.
И мы пошли на север.
Если раньше деревья преобладали хвойные, в основном сосны, то по мере продвижения лес становился смешанным. Все чаще росли осинки и березы, причем расстояние между стволами становилось меньше, а перегноя и поваленных стволов больше. Тут и там из пней, корневищ и брошенных муравейников торчали поганки. Один раз Эмилю попался мухомор. Иваныч в сердцах раскидывал носками ботинок шляпки грибов. Потом Лапин заорал, что «нашел». Этот триумфальный вопль напоминал крик
