хижине неподалеку от корабельного сарая.
С некоторых пор я предпочитал спать здесь, а не в длинном доме, даже если местные боги не приводили ко мне гостей. Во-первых, дом у меня тесноват, во-вторых, кое-кто в моей команде храпит так, что с крыши земля осыпается. А уж заниматься любовью в присутствии дюжины свидетелей… Не могу. Вот мой арендатор Пэр — может, а я — стесняюсь. Хотя, по здешним понятиям, стесняться нечего. Гудрун — моя официальная невеста, так что мы можем спать в одной постели и не дожидаясь свадьбы. Никто слова не скажет.
Никто и не сказал. После нашей помолвки Гудрун собрала вещички и переехала ко мне. К моей искренней радости. И к искренней радости моей боевой команды, тоже жившей в моей усадьбе. И добро бы они радовались за меня! Ничего подобного. Их ликование было связано с тем, что пиво в моем доме будет варить не мой раб Хавчик, а прославленный на весь Сёлунд пивовар. Вернее, пивоварша. Да и общее качество пищи несомненно улучшится.
— И всё-таки, зачем ты дразнила Гримара?
— Ульф, я тебе больше не нравлюсь?
Глупый вопрос. Гудрун потрясающе красива. Той природной красотой, которую не подделаешь ни тренажерами, ни хирургией. Но сейчас, в лунном свете, ее тело казалось неживым, настолько оно было совершенно. Описывать ее бесполезно. Чтобы описать, мне пришлось бы разделить целое на части: восхищаться щиколотками, икрами, коленями, бедрами, подниматься от живота к полушариями грудей, а от них — к изумительной шее… Для меня всегда было важно, чтобы у женщины была красивая шея. В женской шее — половина красоты ее лица.
У Гудрун такая шея, что кажется: дотронешься, а это не плоть, а мрамор.
Я дотрагиваюсь. Более того, крепко сжимаю эту плоть чуть пониже затылочной ложбинки, слегка нажимаю, так, чтобы наши лица оказались друг против друга, но лунный свет падал исключительно на прекрасное лицо Гудрун. Я хочу любоваться ею. Хочу и буду. А вот вертеть собой не позволю. Ни сейчас, когда она еще числится моей невестой. Ни позже, когда она станет моей женой.
— Ты — богиня! — искренне говорю я, привлекая Гудрун к себе и запуская руку в прорезь ее рубахи. — Но я скоро стану твоим мужем, а жена должна быть покорной.
— И не надейся… — Гудрун млеет от моей ласки.
— Тогда я тебя убью, — обещаю я, рисуя пальцем спираль вокруг ее соска. — Это проще, чем убивать всех, кому ты улыбаешься.
— Ты не должен убивать Гримара! — очень серьезно заявляет Гудрун. Она даже пытается от меня отодвинуться. — Гримар — человек Ивара. Убьешь его — Ивар убьет тебя. Даже твой волк не защитит тебя от Рагнарсона!
Мой Волк. Мой Белый Волк…
Я всё-таки рассказал ей о мистическом звере. Рассказал в первую ночь, когда мы с ней… В общем, нам было изумительно хорошо. Так хорошо, что Гудрун поведала мне заветную тайну. О том, что, когда она была еще девчонкой, ей приснилась Идун[8] (Гудрун узнала ее по корзине с яблоками) и пообещала, что моя невеста станет самой красивой девушкой Сёлунда и женой конунга. Вот почему она решила, что Эйвинд, сын Харальда-конунга, — и есть тот самый обещанный муж. Но когда он умер, Гудрун поняла, что ошиблась и выйти в конунги предстоит мне.
А что? Я не против. Однако в ту ночь мне тоже следовало рассказать что-то личное. А поскольку выкладывать историю своего истинного происхождения я не собирался, то поведал ей о Белом Волке. Тем более что это Гудрун вышила на моей куртке этого замечательного зверя, и мне самому очень хотелось выяснить: откуда она узнала?
С источником всё оказалось просто. Братец Свартхёвди. Он слышал, как я рассказывал о Белом Волке Стенульфу, и счел, что это неплохой довод в пользу моей избранности, а следовательно, укрепляет мои позиции в глазах сестры. И не ошибся.
Зато Медвежонок не знал, что Волк приходил ко мне с тех пор не единожды, и не знал, что со мной после этого происходило. Теперь об этом знали двое: я и Гудрун.
И она была права: мой Волк вряд ли защитит меня от Бескостного. Волк против Ящера не рулит. Так что убивать Гримара без острой к тому необходимости я не собираюсь.
Мы еще поговорили немного. После. И я понял, что с девичьим кокетством Гудрун мне придется смириться. Она просто не понимала, о чем идет речь. А Гримар — пусть вожделеет. Всё равно дальше похотливых взглядов он пойти не посмеет. Тем более мы с ним теперь практически родственники. А родич родичу недоброго не замыслит, а уж худого точно не сделает. Предки обидятся, а современники просто не поймут.
Вот тут я ошибся. Гримар — замыслил. Деньги и прочие бонусы — вполне достаточная причина, чтобы позволить себе небольшое отступление от правил. Как, например, в случае с папой Рунгерд, которого подло зарезали вместе со всеми людьми, несмотря на «неприкасаемый» статус гостя. Для того, кто родился в этом мире, правила и обычаи были не набором сведений, полезных и обязательных, а всего лишь условиями игры. А хороший игрок всегда знает, когда нарушение правил возможно и желательно.
Глава третья,
в которой Ульф Черноголовый сначала получает предложение, отказаться от которого смертельно опасно, а потом — вызов на поединок
— До смерти! — рявкнул Гримар.
— До первой крови? — гуманно предложил я.
— Ты пьян, — бесстрастно произнес Ивар. — Одумайся.
Но глядел Бескостный почему-то не на своего хольда, а на меня.
— Останови его, конунг! — в один голос воскликнули Красный Лис и Свартхёвди.
И что удивительно: большинство пирующих выразило шумную поддержку ирландцу и Медвежонку. Удивительно, потому что поединок — излюбленное развлечение викингов.
Но я догадывался: почему так. Никто не понимал, почему Короткая Шея на меня взъелся. Я тоже.
А так мирно всё начиналось. Ивар приветствовал нас лично. Из собственных рук одарил меня ковшом вина заморского (и кто ему рассказал, что я винишко жалую?), а Медвежонка — пивом.
Вокруг — лучшие хирдманы. Все как на подбор — двухметровые громилы. Мы с Медвежонком в этой компании потерялись бы. А он чествует — нас.
И сразу пир. Здравицы, как водится. Драпы-хряпы. Даже я родил стих. Что-то о поле вод, что обнимают шеи драконов. Так себе стишки, но Ивар одобрил: кубок подарил. В серебро оправленный.
А потом кликнул меня за свой стол, и я наконец узнал, зачем понадобился сыну Рагнара Лотброка.
— Ты ведь пришел к нам из земель, что близ Альдейгьюборга[9], Ульф Вогенсон?
— Нет, — качнул я головой и допустил ошибку: позволил Ивару поймать мой взгляд. Зеленые глаза дракона дохнули холодом прямо в душу.
— Нет?
— Я не из тех земель. Хрёрек Сокол взял меня в хирд на реке, которую местные жители называют Ольховой. Оттуда мы приплыли в Альдейгью. Это небольшой городок, конунг. И богатств там меньше, чем в самом жалком из капищ франков.
Тут я немного покривил душой. Но мне не хотелось, чтобы хищный драконов взор упал на Ладогу. Пусть я теперь — викинг, но по крови я — русский. Следовательно, там, на Ладоге, мой народ. Словене. Нехорошо так говорить, но по мне: пусть лучше кровожадные Иваровы хирдманы резвятся в английских и французских селениях.
— Мне говорили иное, — возразил Бескостный, стараясь вновь заглянуть мне в глаза. Но я
