наитию, Вадим кончиками пальцев, едва касаясь кожи, покрывшейся мурашками, провёл вдоль позвоночного столба парня. Подушечки едва ощутимо покалывало. В районе чёрной точки по рукам прошёлся странный разряд, невольному доктору показалось, будто у него засветились ладони, Сергей болезненно вскрикнул.
— Лежи, не дёргайся! — прошипел Вадим. — Терпи, казак…, хм-м, на этом пока всё. Одевайся. Придёшь вечером. Возьми сменное бельё.
Пациента не надо было упрашивать. Моментально облачившись, он, чуть ли не бегом сбежал от страшного соседа, хлопнув входной дверью. Через пару секунд скрипнула калитка.
— Ну, Пелагея Матвеевна, ну, удружила. Век тебя помнить буду, — смахнув со лба крупные градины пота, сказал новоявленный знахарь. — И, что мне теперь со всем этим делать, а? Я и так в чудиках хожу, только славы злобного колдуна мне для полного счастья не хватало, — он посмотрел в окно, выходившее на бывший дом Ширшихи, сейчас там половина бригады обступила кругом его клиента, по-видимому, выпытывая подробности. — Не сиделось вам на берегу Ангары, ловили бы себе омуля, нет, припёрлись…
День прошёл тихо и буднично (зубрёжка химии и биологии, повторение русского и английского языков), за исключением того, что Вадим растопил баньку. Интуиция подсказывала ему — следующий этап лечения должен быть именно там. Сергей появился в половину восьмого вечера, провожали его будто на убой. Несчастный, сейчас его злобный колдун разберёт на ингредиенты для зелий. Но ожидания клиента сотоварищи не оправдались. Вместо алхимической лаборатории его отвели в жарко натопленную баню, где хорошенько отхлестали веником, после чего, распаренного до одури, положили на пороге между парной и мойкой. На красную, как у рака, спину поклали свежий берёзовый веник, ручку которого обстучали обушком небольшого топорика.
Вадим, с чувством выполненного долга смотрел на свою работу. Черная точка исчезла, будто её не бывало, серый цвет кляксы сменился на молодую зелень, да и сами границы бывшей мутной области расплылись и потеряли очертания, сливаясь со здоровым ореолом. Влив в Сергея сто пятьдесят грамм водки, он отправил его восвояси, наказав на неделю воздержаться от работы, в противном случае знахарь ни за что не ручается. Опьяневший от водки и от счастья парень, не чувствуя ставших привычными болей, рассыпался в благодарностях, сулил деньги, говорил, что он теперь должник до гробовой доски. Увидев протянутые ему мятые тысячные купюры, Вадим озверел, выхватил деньги, запихав их бывшему пациенту за пазуху, и на пинках выпроводил того из бани. Придурок, какой придурок…
— Ты прости его, — сказал утром Фомин, — не держи зла на Серого. Молодой он, глупый, не знает, что для таких, как ты, взять деньги — грех. Мы лучше тебе беседку у ручья поставим, материала у нас навалом, хорошо?
— Как пожелаете, ты только не нагружай его с недельку, да вместо матраса пусть на досках поспит, — почему на досках и почему неделю Вадим и сам не мог сказать, но так было надо, так было правильно.
Через месяц, в последних числах февраля, Снежок остановил у калитки ещё одного посетителя, прибывшего с берегов Седого Байкала — Степана Загоруйко. Здоровенный детина, родители которого, коренные харьковчане, по комсомольской путёвке приехали строить БАМ, да так и приросли корнями к сибирской землице, работал у Фомина и крановщиком, и кровельщиком, и плиточником, и мастером на все руки. Стёпа серьёзно сошёлся с Тоней Павловой, сельской почтальоншей, миловидной тихоней среднего росточка. Кроме симпатичного личика и спокойного характера у Антонины были два несомненных преимущества — красивая грудь и богатая коса, опускавшаяся ниже пояса. Несмотря на милый характер, холостячка Антонина который год давала всем потенциальным женихам от ворот поворот. Бабы уже начали говорить про неё нехорошее, но тут неприступная крепость почти сдалась… Под таким напором любая бы выбросила белый флаг. Ухаживал Степан красиво, дарил цветы, которые привозил после рейсов в город, встречал и провожал с работы и на работу (как ему Фомин спускал с рук прогулы?), на почте отремонтировал двери и перегородку, сколотил новый стенд. Местные мужики, наученные горьким опытом, делали ставки, когда Тонька запульнёт ухажёра куда подальше, но та не спешила радовать общественность. Эксперты сарафанного радио поголовно сходились во мнении, что начальнице почтамта надо срочно подыскивать новую работницу, ибо нонешняя не сегодня-завтра помашет Таёжному голубым платочком. Весна приближалась, любовная лихорадка набирала обороты. Уж кого-кого, а встретить у порога Стёпу, Вадим ожидал меньше всего.
— Привет, Степан.
— Привет…, - Загоруйко упёрся взглядом в подтаявший сугроб у завалинки, покраснев, как маковый цвет. Как всё запущено-то…
— Я это, — промямлил Степан.
— Стёпа, ты рожай быстрее, не тяни резину.
— Ну, это, лучше в доме…
— Понял, не дурак. Был бы дурак, не понял, — Вадим пригласил краснеющего мужика в дом, на всякий случай оценивая состояние его ауры и цветовую гамму органов. На первый взгляд всё было в порядке, гость просто светился богатырским здоровьем. — Слушаю, Степан Борисович.
Загоруйко сорвал с головы шапку, принявшись переминать её в громадных кулачищах как застоявшееся тесто:
— Я это, — завелась волынка по второму кругу, — Вадим Михайлович, с девками…, бабами у меня…, того…
— Только не говорите мне, что ни разу ещё не 'того', — усмехнулся Вадим.
— Да нет, того, но у меня не того…, не стоит, вот…
— Интересные пироги, а как же вы с Антониной?
— Ну-у, мы ещё…, она такая…, ну-у…, - лицо Степана стало настолько пунцовым, что переспелые помидоры скисли бы от зависти.
— Ладно, — Вадим еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться в голос. Похоже, у Степы был сдвиг в мозгах и проблемы прятались в психологическом буреломе, в остальном здоровья у него было, хоть отбавляй. — Помогу я вашему горю или счастью, тут как посмотреть. Железные деньги есть с собой?
— Есть, — Степан пошарил в кармане штанов, выудив оттуда три металлических десятирублёвки. — Вот, больше нету, я сбегаю, принесу ещё, если надо.
— Стой. Куда собрался? Трёх десяток хватит.
Вадим забрал у него монеты и демонстративно пошептал над каждой, после чего протянул их хозяину:
— Держи, я тут заговор сделал на мужскую силу, сошьёшь в трусах кармашки, в них будешь вкладывать монеты. Трёх дней хватит за глаза, чтобы всё наладилось. Одна десятирублёвка на один день, смотри, не переборщи, Казанова.
— Спасибо, — Загоруйко смотрел на блестящие дензнаки, как на величайшее сокровище. Да-а-а, припекло мужика, ни отпечь, ни пережарить. — До свидания.
Прошла неделя, Вадим пошёл за хлебом в продуктовый магазин, возле которого встретил буквально светящихся счастьем влюблённых голубков. Судя по довольному виду Антонины, в постели у них было больше, чем отлично, что подтвердилось через несколько секунд. Загоруйко незаметно подмигнул благодетелю и показал ему большой палец. Самовнушение — вот великое чудо! 'Благодетель' улыбнулся в ответ и встал, как вкопанный. Доигрались голубки — в животе Антонины горела яркая искорка…
— Степан Борисович, Антонина Сергеевна, можно вас на минутку?
— Что-то случилось? — тень беспокойства набежала на лицо Степана.
— Можно и так сказать. Извините, что вмешиваюсь в вашу личную жизнь, но, какие у вас планы?
Степан расплылся в улыбке:
— Мы заявление в ЗАГС подали, если ты про это?
— Хорошо, — тут Вадим позволил себе расслабиться и улыбнуться в ответ. — Антонина Сергеевна, вы, — шепнул он будущей мадам Загоруйко, указав взглядом на плоский, скрытый шубкой животик, та мило покраснела и неверяще стрельнула глазами. Вадим подтвердил новость тихим голосом:
— Поздравляю. И с тем, и с другим.
