закончил девятый и десятый классы вечерней школы. Потом окончил трехгодичную партшколу в Тамбове. Потом — учитель физкультуры, председатель Ольшанского сельского Совета, инструктор райкома партии. И вот теперь секретарь парткома колхоза.
Человек работал всегда, с самого детства. И вдруг узнаю, что несколько месяцев назад Василий Викторович окончил заочно экономический факультет сельскохозяйственного института. А мало кто знает, что после того как трагически погиб его отец (попал под поезд), вся огромная семья легла на плечи Василия Викторовича. Самый маленький брат учится сейчас в пятом классе средней школы… Полуслепая мать… И все-таки передо мной стоит человек с большой верой, с неистощимой силой, бодрый духом коммунист.
И как это меня прорвало задавать им двоим такой вопрос: в чем причина их удачи в колхозе! Их жизнь пролетела в моих мыслях молниеносно, а внутренне я уже злился на себя: разве ж не ясно, в чем причина! Вот они — оба здесь. Но вопрос задан.
Николай Андреевич чуть прищурил глаз, сдвинул кепку набок, мне показалось, что он ответит первым. Это уже не тот парень в косоворотке, а слегка располневший, вплотную подобравшийся к своему полувеку председатель, речь которого уже не сравнить с тою, что была у парня от сохи, который когда-то говорил «принципилярно». И он указал на Василия Викторовича.
— Он лучше знает, — сказал он и улыбнулся.
— Причина удачи? — переспросил Василий Викторович и тут же ответил: — Люди.
Его взгляд встретился с моим. В чистых и честных его глазах не было ни единой искорки хитрости или неуверенности в ответе.
Хорошо знаю о их трогательной дружбе, несмотря на разницу возрастов и несмотря на то, что Николай Андреевич уже был председателем колхоза в то время, когда Вася Жидков бегал в пятый класс школы. Один остался на «базе» начальной школы, потому что жизнь ушла в колхоз, вся, из минуты в минуту; другой окончил три учебных заведения, получил высшее образование без отрыва от работы. И все- таки оба как нельзя лучше дополняют друг друга: природный талант организатора подружил с теоретическим и практическим умом. Мне оставалось дополнить их ответ.
— Люди и вы, — сказал я. — Так?
— Кроме успехов, у нас еще много недостатков, — уклончиво ответил Николай Андреевич, явно смутившись.
— Это, пожалуй, точнее и… важнее, — поддержал его молодой друг.
Прямо с ходу Николай Андреевич сел на своего конька и пошел и пошел о недостатках: подсолнух за железной дорогой не такой, трубы для автопоилок не сумел добыть, и был у него какой-то бригадир, который относился к животноводству как недруг колхоза, и в одной из бригад невероятная себестоимость мяса. Он все видит в таком огромном хозяйстве!
— Ты думаешь, мне не больно смотреть, что один комбайн не готов? — обратился он ко мне и решительно отбросил на затылок кепку — точь-в-точь как тогда, в юности. — Тут душа трещит, а запчастей нету. Эта самая «смена вывески» — РТС, «Сельхозтехника», «Ростнарост»— вот она где мне засела! — Он похлопал себя по загривку. — Вот она где! И в печенках еще.
— Ну это, скажем, не ваш недостаток, не колхозный, то есть не от вас зависит.
— Как это не от нас?! — Он прямо-таки ужаснулся. — Как так не от нас? Писать надо. Требовать надо. Чтоб вверху знали. Кто же там узнает, если мы будем молчать? Раз на душе тревожно, обязаны мы… Сам понимаешь…
— А может быть, Николай Андреевич, зря так-то… — сказал Василий Викторович. — Ведь колхозы за последний год получили запасных частей чуть ли не вдвое больше, чем в прошлом году. Знаешь, как в некоторых колхозах зверски обращаются с машинами? До полного износу, до аварийного состояния. Не тут ли гвоздь?
— И тут гвоздь есть тоже. Согласен. Судить надо за такое отношение к машинам! — Он уже горячился. — Большое дело, государственное: колхозная машина! А кое-где никто за нее не отвечает. Но факт есть факт: в «Сельхозтехнике» и в «Росте» пока еще непорядок со снабжением. Уж не напутал ли тут чего-нибудь Госплан? Как это так? Новая организация сделана для того, чтобы было лучше, а стало со снабжением хуже. Это же факт? Факт.
Разговор продолжался и в автомобиле. Обсуждали и вопросы планирования. Самая интересная фраза Николая Андреевича из последнего разговора на эту тему была такой:
— Думать надо.
Что ж, я посоветуюсь с другими председателями. И тоже подумаю. Но об этом несколько позже.
Мы ехали по полю мимо великолепных, просто даже радостных хлебов. У лесной полосы уже стояли наготове комбайны и тракторы, ожидая только приказа к выступлению. Хлеб готов — завтра косить. Но не было у обоих руководителей огромного хозяйства той спешки, нервотрепки и суеты, какие часто бывают в других местах в те же дни. Они оба знают что-то такое, чего не знают многие другие. Они просто умеют что-то, чего не умеют некоторые другие. Один — организатор, другой — идейный руководитель. Они уважают друг друга крепко, по-братски. Почему-то мне вспомнились Фурманов и Чапаев, а в голове стояли точные, как мне кажется, слова: «Люди и вы». Ничего, что они сами не приняли этой формулы, все равно это так и есть.
И еще подумалось: «Как часто в некоторых колхозах секретарь партийной организации следует на запятках у председателя. Как часто они, секретари, оказываются ниже председателя по образованию, уровню развития, экономическим знаниям. А вот здесь, в „России“, наоборот: „Фурманов и Чапаев“».
Кто знает, может быть, и в этом есть часть ответа на вопрос «почему». Над этим стоит подумать.
5. О золотых руках
Незадолго до уборки в колхозе «Россия» вечером состоялось многолюдное собрание: колхозники сошлись для чествования своих передовиков. Десять человек — лучшие из лучших — были окружены теплом сотен сердец, вниманием и любовью. Каждый из них получил ценный подарок. Их приветствовали от души колхозники и руководители. Они отвечали на это с волнением. Не было длинных речей, но были горячие слова.
Мария Николаевна Гуляева работает в животноводстве тридцать лет, из них дояркой — шестнадцать лет. Ей пятьдесят три года. Ее уважают и любят все от мала до велика. С большим почтением и какой-то особой теплотой всегда говорят о ней председатель колхоза и секретарь парткома, уже знакомые читателю.
Призывно подняв руку, она сказала в заключение своей короткой ответной речи:
— Работать всю жизнь… До последнего дня…
Соломонида Ивановна Букалова двадцать один год работает дояркой. Двадцать один год! Сейчас она уходит на пенсию, но сама себе подыскала преемницу. Ей и передает почетная труженица свой опыт и своих коров. Это ее родная дочь Варя.
Соломонида Ивановна тоже ответила на поток тепла несколькими словами. Все видели: у нее дрожали руки от волнения. Дрожали рабочие руки, золотые руки! И это волнение передалось всем присутствующим, как волны необыкновенной силы, волны души человеческой. Видел, как у Николая Андреевича Бояркина подкатился ком к горлу и тоже была внутренняя дрожь. И как этому не быть! Ведь Соломонида Ивановна и Мария Николаевна хорошо знают, как начинал работать их бессменный председатель, а он знает их смолоду, начавших свой трудовой путь в саманной развалюшке, называвшейся тогда «фирма». Он и сейчас стоит, этот первый колхозный сарай-«фирма», оштукатуренный, беленький. Вот уж действительно своеобразный памятник: «С чего начинали!»
Помню, мы, как-то остановившись около этого здания, переглянулись с Василием Викторовичем, а он сказал:
— Это было давно.
И все было понятно, потому что рядом очень хорошее здание молочнотоварной фермы и разные
