Со скрипом растворилась дверь. Из непроглядной темноты на порог избушки выбрался Матвей. Он повертел головой, спустился с крыльца и вдруг зашагал прямо к ним уверенно и зловеще.
— Бежим, — прошептал Володька, но Колька забился еще дальше в кусты, надеясь, что мертвец его не углядит.
— Бежим, — толкнул Володька друга. Он уже уяснил, что мертвецы не видят, не могут видеть своими потухшими глазами, а чувствуют присутствие пионеров и обнаружат их в самое кратчайшее время. Ломая кусты, Матвей приближался все ближе и ближе.
«Дернул же черт, дернул же черт», — стуча зубами от страха, повторял про себя Колька. Он уже ничего не соображал, когда кусты перед ним раздвинулись, и тусклый взгляд Матвея заглянул прямо в его душу.
Вскочив, Володька пнул оторопевшего Кольку и понесся по двору, намереваясь отвлечь внимание на себя. Пинок вывел Кольку из страшного оцепенения, мальчуган одним махом подтянулся на изгороди, перевалился через нее и остановил свои ноги только тогда, когда проскочил несколько соседних дворов.
Гулкие удары Колькиного сердца бушевали во вновь наступившей тишине. Страх покидал Кольку, а звуки начали возвращаться на свое привычное место.
Где-то вдалеке на луну лаяла собака. Ветерок зашелестел листьями. На той стороне улицы хлопнула ставня. Замычала корова в чьем-то хлеву. Мир звуков снова окружал Кольку, вселяя спокойствие и уверенность, но совсем рядом, неподалеку, скрытые ночью бродили два страшных живых мертвеца.
В поленнице, спиной об которую опирался пионер, что-то хрустнуло. Похолодев от ужаса, Колька вообразил, что навалился он на стенку огромного черного гроба, который, медленно раскрывавшись, выпускал нового гостя из мертвого мира.
Сердце вновь заскакало в ритме гнилой, западной пропаганды. Едва сдерживая ноги, готовые унестись на северный полюс, Колька понял, что больше не выстоит здесь ни минуты, и решил пробираться вдоль поленницы к себе домой. Голова кружилась, путая все направления. Он пока не определил, в чей двор его занесло. Опираясь рукой об шершавые торцы поленьев, мальчуган осторожно зашагал вперед.
Скоро поленница оборвалась поворотом. Между ней и невысоким штакетником за кустом крыжовника чернела темнота. И нырнул бы Колька в этот спасительный закоулок, затаился бы там, но, как молния, высунулась оттуда рука и холоднющими пальцами ухватила Кольку за нос.
Глаза Колькины едва не вылетели из орбит. Его чуть удар не хватил, прежде чем он догадался, что завяз в чужом огороде, а рядом стоит донельзя обрадованный Володька. В голове что-то завертелось с такой скоростью, что Колька вновь прислонился спиной к поленнице и бессильно сполз на землю.
Володька терпеливо дожидался, пока Колька окончательно придет в себя, а затем подхватил его под руку и помог выбраться на улицу.
Далеко-далеко за последним двором два зловещих силуэта направлялись к лесу.
— Слава богу, отделались, — облегченно выдохнул Колька, но Володька не поддержал друга, а все так же задумчиво смотрел вдаль.
— На станцию пошли, — наконец, вымолвил он.
— Че им там делать, на станции-то? — тут же спросил Колька. После ухода мертвецов он заметно повеселел и приобрел утерянное душевное равновесие. Володька тихо промолвил:
— Видать, их все-таки в город потянуло.
— Ох, и натворят они там делов! — радостно выпалил Колька, уразумев, что родной деревне уже ничего не угрожает. — А ты куда собрался?
Кольке было чему удивляться — спокойно и решительно Володька зашагал к дальнему лесу, в котором исчезли зловещие фигуры.
— За ними, — коротко бросил на ходу Володька.
— Ты че, спятил?! — изумился Колька. — Они ж тебя сразу придушат.
Володька искоса взглянул на друга, но не произнес ни слова. Мысли крутились у него в голове, но язык словно прилип к небу. Да и что он мог сказать? Разве объяснишь теперь Кольке, что это они заварили потустороннюю кашу, хотя их предупреждали, и предупреждали всерьез. И несмотря на весь свой страх, Володьке не оставалось ничего иного, как топать вслед за ожившими покойниками, чтобы остановить их. Правда, он даже не мог представить: каким способом. А Колька? Да что с него взять?
— Э, нет, — заупрямился Колька и ухватил товарища за локоть. — И сам не пойду, и тебя не пущу.
— Отвянь, — Володька выдернул руку и заспешил вперед. Колька угрюмо топтался на месте, а когда Володька удалился метров на двадцать, поплелся за уходящим товарищем.
Больше всего на свете хотелось сейчас Кольке прибежать домой, забиться под одеяло и мгновенно заснуть, напрочь выбросив из головы все воспоминания об ужасных мертвецах, которые, может быть, уже заглядывают в окно и, забравшись в избу, подбираются все ближе и ближе. И плюнул бы на все Колька, и убежал бы, но словно какая-то ниточка связывала его с Володькой. С каждым метром, увеличивающим расстояние между ними, эта ниточка становилась все тоньше. Но пуще ночных страхов, пуще липкого ужаса новой встречи с незваными гостями, пуще самой смерти боялся Колька, что оборвется она, что уйдет Володька, а он останется здесь в одиночестве с мерзопакостным чувством на душе.
Вот эта боязнь, да еще отсутствие мертвецов в обозримом пространстве гнали Кольку вслед за другом. И как только он прибавил скорость, тут же ниточка стала нитью, веревкой, канатом, цепью, не позволившей Кольке свернуть с пути. А когда он догнал Володьку и зашагал рядом с ним, то уверенность окрепла внутри, окончательно вытеснив всю скопившуюся внутри погань.
Скорые поезда на станции не останавливались. Но любой желающий мог добраться до города первой же электричкой, которая осуществляла здесь минутную стоянку ровно в четыре двадцать.
В настоящий момент таких желающих насчитывалось пять. Две женщины с корзинками, мужчина с мальчиком октябрятского возраста и клюющий носом пенсионер с большим потрепанным портфелем, из которого торчал краешек захватанного вафельного полотенца.
Мертвые глаза невидяще уставились на стену, где рядом с часами, показывающими шесть минут пятого, расположился календарь, на котором значилось: «30 июня. Суббота. 1973 год». Мертвец ткнулся головой в стекло и двинулся на поиски двери. Ничего не подозревавшие пассажиры продолжали предаваться своим мыслям, а пенсионер снова заснул, чтобы через пару минут снова проснуться. За пределами вокзала было темно, и никому, к счастью, не хотелось коротать последние минуты на перроне, пронизываемом утренним сквознячком.
Найти дверь не составило особого труда. Взявшись холодными пальцами за ручку, он уже собрался войти в зал ожидания, туда, где сидела противоестественная его существу живая плоть, как вдруг что-то отвлекло его внимание.
Рывками повернув голову, он почувствовал присутствие двух ускользнувших от него мальчишек. Разбуженный от вечного сна мозг усиленно решал задачу, пытаясь найти компромисс. Там, за дверью, находилось много существ, ничего пока не подозревающих о ждущей их участи. Здесь стояло всего двое, но они были ближе, несравненно ближе.
Володька чувствовал колебания Федора, затормозившего у самого входа в вокзал. Мелкими шажками он приближался к мертвецу, стараясь соблюдать такую дистанцию, чтобы Федор ни в коем случае не смог их достать. Но это теперь не имело значения. Покойник покачнулся (критическое расстояние мальчишки преодолели) и, забыв на время о пятерке за дверью, двинулся в погоню, стараясь настичь пионеров.
Оказалось, что вести за собой мертвеца не так уж и трудно. Бегать он не мог, прыгать — тем более. Все, на что Федор оказался способен, — это тихонько тащиться вслед за Володькой и Колькой, время от времени совершая рывки в безуспешных попытках их догнать.
Отводные пути кончились. Дорожка свернула влево. С обеих ее сторон теперь высились разделенные кирпичными столбами деревянные заборы с колючей проволокой поверх — ограда привокзальных складов. Где-то вдалеке тускло желтел колпак фонаря, а над головами пионеров чернело небо, густо усыпанное звездами. Сзади беззвучно топал оживший труп, а впереди, там, где дорога скрывалась во тьме, появился одинокий мужской силуэт.
— Колька, беги, предупреди мужика, — скомандовал Володька. — Пусть не стоит на дороге.
